Старшая сестра Тамара интересовалась у бабушки: не пошлют ли ее после окончания института в деревню. Бабушка сказала: «Нет, ты будешь работать и не в городе, и не в деревне». В 1949-50 годах город Геническ был, действительно, ни тем, ни другим.



После возвращения из Германии я экстерном сдала экзамены на аттестат зрелости, а в 1947 году поехала в Харьков сдавать экзамены в вуз. Бабушка меня благословила: «Все сдашь хорошо».

Вернулась уверенная, что буду зачислена. Жду телеграммы из Харькова. Сидим мы утром за столом, завтракаем, а бабушка мне вдруг говорит: «Ничего, хоть последнюю, но тебя зачислят». Я была удивлена, у меня были хорошие оценки, но одного не учла: была в Германии. И вот телеграмма – в списках нет. С большим трудом мне пришлось доказывать свою невиновность. И только 30 октября 1947 года, самой последней, я была зачислена в вуз. Разрешили мне съездить домой, так как зачислили меня без стипендии. Дома, перед отъездом в Харьков, я попросила у бабушки совета: «Не перейти ли мне на заочный факультет, а днем устроиться на работу?» Благословив меня, она ответила: «Поезжай спокойно, тебя ждет стипендия». И только вошла я в здание, меня встретил заместитель декана Мирошниченко: «Людмила, зайди в деканат, ты получаешь стипендию. Не приехал один студент, зачисленный со стипендией».

Бабушка нас, внучек, очень любила, всегда с радостью нас встречала, всегда неохотно провожала в Харьков. Но, к удивлению, однажды утром она обращается ко мне: «Хорошо бы, внучка, тебе уехать сегодня». Но в этот день я не успела уехать, а на другой день папа пошел провожать меня до станции Полевой. Мы недалеко отошли от дома и встретили соседку Прасковью Ивановну, она шла из Полевой. «Куда вы идете?» – спросила она папу. «Провожаю дочку в Харьков». «Вернитесь, сегодня ночью сгорел Гуторовский железнодорожный мост. Все поезда стоят». Я опоздала на занятия почти на полторы недели.

В день, когда началась война, мы с мамой только–только приехали к бабушке, и она сразу сказала: «Придет немец сюда, а Курская область будет границей. Только как придет, так и уйдет». Как нам не хотелось от бабушки этого слышать! Но она подтвердила: «Не моя воля, воля Божия». Немцы уже подходили к Сталинграду, уже многие стали сомневаться в победе наших войск, но бабушка знала: «От Сталинграда немцы бежать будут». Успокаивала она секретаря Бесединского райкома партии, руководившего партизанским движением. Она его, бывало, накормит, обнадежит: «Скоро немцы будут бежать». И получив благословение, он опять уходил в свой отряд. Уже после Победы секретарь райкома партии собрал на площади около школы людей: «Подумать только, – говорил он, – столетний человек верил, что немцев побьем, а вы им тут гусей на обед носили...».

Уместно здесь подумать о достоинстве побежденных, а ведь матушка за всю войну не съела ни плитки немецкого шоколада, ни кусочка сыра – ничего: «Нет, – отказывалась она, – не хочу».

Приезжал к ней и комендант станции Полевая, немецкий офицер. «Бабушка, не бойся, говори только правду», – обращался через переводчика немец. Она ему ответила: «Я никого не боюсь, у меня, кроме Бога, нет другого страха». Он волновался за свою семью в Берлине, но бабушка его успокоила: «Семья твоя жива и никто не погибнет, а вот дом ты строишь в Полевой напрасно, скоро вы будете бежать отсюда, и пока ты будешь вывозить вещи, твой дом растащат по бревнышку». Офицер не поверил, что будут бежать, а так и было: он вместе с солдатами выносил вещи, а наши люди уже растаскивали дом.
Комендант даже возмутился: «Русские, что вы делаете? Ведь этот дом может быть вокзалом, клубом!» Но увы! Дом растащили. Немало русских солдат и офицеров посещало бабушку во время войны, всем хотелось жить. И она старалась утешить, накормить, дать крестик, благословить. А проводив, многих тут же оплакивала. Особенно остался в памяти совсем юный лейтенант, которому бабушка сняла свой крестик и благословила его, а когда он ушел, вытерла слезы: «Он не проживет и до утра».

Ранее, до прихода немцев, в село вошли наши части и предупредили людей, чтобы они оставили село, так как здесь будет линия фронта. В саду у нас установили тяжелую артиллерию.

Я прибежала к бабушке со слезами: «Куда мы пойдем?»

А бабушка топит печку и спокойно мне отвечает: «Успокойся, внученька, никуда нам идти не надо, сегодня ночью наши части отступят». Это казалось настолько неправдоподобным: кругом копают, устанавливают пушки, а бабушка спокойно топит печку. Ночью мы проснулись от грохота, я думала, что началось сражение, а это отступали наши части.
Людской поток нескончаемо лился к бабушкиному домику: из деревни и из города, свои и чужие, старые и молодые. Шли и шли. О незнакомых писать трудно – были да ушли.

Совсем другое дело, когда приходили соседи или знакомые из города, которые потом подтверждали сказанное бабушкой. Молодая односельчанка Евфросинья пришла узнать о муже: «Бабушка, от Петрака (так звали ее мужа) нет писем, погиб, наверное?» Бабушка молится, перебирает четки и затем уверенно говорит: «Жив твой Петрак – ранен в ногу, скоро получишь известие, и сам потом будет». Действительно, Евфросинья получила письмо, принесла его бабушке, в нем говорилось, что муж ранен в ногу, лежит в госпитале в Алма-Ате, обещал после выздоровления заехать домой. Прошло некоторое время, женщина опять вечером прибежала к бабушке: «Что-то случилось, наверное: нет Петрака и писем нет». Бабушка сидела на своей скамье, я – рядом с ней. Горели лампады, такой был мир кругом, и вдруг бабушка, как бы недовольная: «Зачем ты пришла, иди домой».

Я подумала, что, наверное, ей надоели одни и те же вопросы. Женщина молча ушла, но поздно вечером пришла вновь радостная и сообщила, что Петрак ждал ее у порога, пока она была у нас. Мы с сестрой замечали, что бабушка никому не сообщала: «Твой сын или муж погиб», но мы хорошо понимали по интонации. Если она как-то вяло, коротко, будто ей тяжело, говорила: «Бог даст, будет жить, молись», то мы понимали: погиб. Если она отвечала уверенно, иногда описывая мелочи, окружающие данного человека знали: «Жив!».

Часто приходила еще одна женщина, имени не помню, потому что звали ее все Николаевна. Муж ее Клим был на фронте. Приходила она со своей соседкой. Бабушка что-то ответила быстро, а на вопрос Николаевны о муже долго не отвечала. Все молилась, перебирая четки, как бы всматриваясь в икону Богородицы. И наконец сказала: «Жив твой Клим, только в очень темном и тесном месте, но ничего, придет домой и даже подарок тебе привезет». Шли эти женщины домой, а Николаевна думала: «В темном и тесном месте, наверное, в гробу. Не захотела матушка Мисаила меня расстраивать. А вот что за подарок?» Прошло время. Вернулся ее Клим домой. Оказывается, он с частью попал в плен, их немцы загнали в подвал какого-то дома, настолько маленький, что они не могли даже присесть. Ночью началась бомбежка, угол дома был разрушен бомбой, все пленные бросились врассыпную. Прошли ночью линию фронта, по дороге из плена попался магазин, который разбирали люди, ему достался рулон ситца. Вот и подарок жене. Господи, какими неведомыми путями прошла бабушка с ним этот путь!

Люди, жившие около станции Полевая, старались уехать куда-нибудь подальше от железной дороги. Приходит к бабушке знакомая женщина за советом, стоит ли ей с семьей переехать в другую деревню к родным. А сама уже перевезла часть вещей. Бабушка ей говорит: «Галина, пока не поздно, верни вещи домой в Полевую и оставайся на месте, война – везде война». Галина послушала совета, сразу все вернула домой, а село, куда она собиралась переехать, смело: там прошли бои.

Совсем недавно, в октябре 1997 года, у своего знакомого я встретила бывших коллег. Одна из них, Елена Викторовна, тут же поделилась своими воспоминаниями о своей встрече с нашей бабушкой. Во время войны Елена Викторовна жила с матерью в Курске, а ее тетя, врач, была на фронте. Однажды к ним пришла женщина, якобы по просьбе их тети, которая (по словам пришедшей) попала в плен и просила передать ей теплое пальто и какие-нибудь продукты. Они не знали, как поступить, но женщина сумела их убедить. На другой день Елена Викторовна с матерью собрали кой-какие вещи и, положив их на саночки, пошли обменивать в деревню. Им посоветовали зайти к матушке Мисаиле. Она выслушала их и сказала: «Сестра и тетя ваша в центре, скоро получите телеграмму и посылку». Они хотели чем-то бабушку отблагодарить, но она даже и слушать не захотела. Это было в январе 1943 года, а в феврале Курск был освобожден от немцев, и они получили телеграмму от сестры матери из Москвы (центра) о том, что она работает в госпитале и высылает им посылку.

Всех, кто посещал бабушку, ждал одинаково теплый прием: нищего ли, колхозника или руководителя предприятия. Среди гостей бабушки была и жена секретаря обкома, которая всегда приезжала на машине ночью, и никто, кроме нас, никогда не знал об этом визите. А сколько приходило к бабушке душевно надломленных войной людей! Среди них была и девушка, возвращавшаяся из Германии, которую отец ударил прикладом по руке, чтобы забрать чемодан, не ведая, что это дочь его, а ей ампутировали руку; и жена полковника, скорбящая о том, что ее муж в Германии отобрал у немецкого ребенка фартучек, в котором осталась надкушенная детскими зубками морковка; и офицер, который в городе Дрездене на трамвайной остановке снял с немки котиковую шубу, и с тех пор ее молчаливый укор преследовал его везде; и бывший офицер, которого после боя спас немец, перевязав ему раны и дав ему выпить из своей фляжки коньяк, а он застрелил немца из-за золотых часов, и только сам поднялся, как шальной снаряд оторвал ему руку с часами... и много других. Все они приходили к бабушке за помощью, за врачеванием своих душевных недугов. И она молилась за каждого из них.

Я почти всегда на праздники и каникулы приезжала домой; обычно поезд из Харькова на станцию Полевая приходил ночью, а до Муравлева – четыре километра от станции, и я не решалась идти домой одна, заходила ночевать к знакомой, Елене Сергеевне. Бабушку она очень любила и часто ее навещала. Жила она одна около станции в добротном доме, оставленном ей родителями. Дом этот углом вдавался в усадьбу купца Наумова. У него в Полевой сразу за станцией был дом, мельница, крупорушка. До революции он поставлял в Германию гречку. Ему очень не нравился втиснутый в его усадьбу угол дома, и он предложил Елене Сергеевне перенести ее дом в другое место. Она пришла к бабушке со слезами. Та ее успокоила: «Не волнуйся, согласия не давай на перенос: твой дом как стоял, так и стоять будет, а от усадьбы Наумова и камушка не останется». А ведь бабушка с купцом Наумовым была в очень хороших отношениях, но это было не ее желание, а воля Божия. Дом Елены Сергеевны стоит до сих пор, хотя ее уже нет, а от большой усадьбы Наумова даже камушка не осталось. Сначала революция, потом война. Мельница, крупорушка, дом – были взорваны, а люди растащили все что можно было, все до последнего камушка. И теперь там проходит дорога и построены магазины.

И прошлое, и настоящее, и будущее были открыты бабушке до мелочей. Захожу я как-то к ней, никого нет, а бабушка подметает пол. (Она любила по возможности чем-нибудь заняться: подмести пол, навести порядок в ящичке своего столика, помыть бутылочку для святой воды, передвинуть лестницу в коридоре и самой подняться за травой на чердак. При этом она никому не разрешала помогать ей: «Я сама»). Подметает она как-то пол и горюет: «Ох, жалко рабу Божию». «Какую, бабушка?» – поинтересовалась я. «Да вот, несет мне такой большой арбуз, такой тяжелый». Через некоторое время – стук в дверь, и на пороге появилась женщина с огромным арбузом.

Наш брат Владимир собрался поступать в институт, летом поехал к бабушке за советом. А бабушка, благословляя его, сказала: «А поступать в институт я тебе совета не даю». Володя был очень огорчен, а мы все удивлены, ведь он был очень способный. Но брат все-таки поступил. Учился прекрасно, получил диплом с отличием, хотя ему было трудно материально: годы были голодные. Родители помочь ему не могли, и он днем учился, а вечером работал в столовой счетоводом.

Закончил вуз прекрасно, получил назначение в Новосибирск начальником гидростанции. Месяц проработал, взяли в армию. Началась война – он погиб.
Никому даже не понять, как мы, внуки, любили бабушку, это трудно объяснить, но когда мы ехали домой, мы думали не только о родителях, а мечтали о встрече с бабушкой. Перед отъездом домой каждый из нас на последние рубли и копейки покупал бабушке самое лучшее по тому времени, все, что могло ее порадовать, ибо другого такого человека для нас на земле не было. А с какими только недугами к ней не приходили: и с сердечными, и с телесными, и бесноватые – все шли. Лечила она, прежде всего, силой Божией. Молилась, давала святую воду, использовала для лечения и травы. И больным, и бесноватым она клала на голову шапочку, сверху – камушек (те самые – из Иерусалима), а на камушек – руку и читала молитвы. При этом никогда не пропускала «Да воскреснет Бог». Я сама была свидетельницей того, как бабушка лечила бесноватую. Войдя в коридор, я услышала собачий лай, несшийся из бабушкиной кухни. Я испугалась и ворвалась к ней. И что же? На табуретке сидит женщина, бледная, пот льется по лицу – и лает. Никогда бы не поверила, если бы не услышала и не увидела сама. Потом женщина успокоилась, и бабушка положила ее отдохнуть. Мне же сказала: «Внучка, когда я лечу, никогда не заходи сюда, на меня это не действует, а тебе может повредить».

Приезжал к нам архитектор из Тулы, не знаю, жив ли он, надеюсь, что – да. Он был очень красив и, возможно, какая-то злопамятная женщина решила отомстить ему за неразделенное чувство. Где он только ни лечился, пока не узнал о бабушке. Свою благодарность этот человек выразил на полотне, изобразив бабушку сидящей с четками, и, кроме этого, написал еще один ее портрет. Первое полотно висит почти на том месте, где сидела бабушка, когда принимала людей, а портрет – в нашей маленькой столовой.

Как быстро известие о ее чудодейственной силе разлеталось по городам и весям! В Харькове никто из нас никому не рассказывал о бабушке, но не успела она к нам приехать, как ее пригласил полковник милиции к шестилетнему сыну, не ходившему с детства. И бабушка вернула здоровье ребенку. Каждый год потом эта семья приезжала в Муравлево. Мальчик всегда садился на скамеечке у бабушкиных ног, обнимал их и с любовью повторял: «Моя бабушка, моя дорогая бабушка». Где он теперь – не знаю. Встретила их всех перед нашим домом за год до смерти бабушки в 1952 году.



В возрасте 3-х лет я заболела гнойным плевритом. В курской больнице выкачивали из моих легких гной, но он опять быстро накапливался. В груди моей были уже не хрипы, а сплошное клокотанье. Врач спрашивал у мамы согласия на операцию, больше они ничем помочь не могли. Бабушка не разрешила оперировать, и мама забрала меня из больницы. Я очень хорошо помню, как соседка заглянула в открытое окно, увидела плачущую надо мной маму и «успокоила»: «Что ты плачешь? Плачь не плачь – все равно умрет».

Но бабушка не переставала обо мне молиться. И ей приснился сон: я играю на травке около ее дома, подходит юноша с кисточкой в руке и спрашивает: «Матренушка, отчего ты плачешь?» – «Внучка моя младшая умирает». – «Подведи ее ко мне». И он нарисовал мне крестики на левом и правом боку. «Пособоруй ее», – и ушел. Я до сих пор помню, как меня держала мама на руках, священник смазывал мне ручки и ножки, а сам боялся, что не доживу до конца соборования. Но произошло чудо: вечером у меня открылась рвота, и весь гной вышел, легкие очистились. Через несколько дней я начала просить маму: «Хочу хлебца с маслицем».

Пришла к нам однажды женщина просить благословения на замужество дочери. Бабушка посоветовала: «Подожди, повремени. Будет у дочери твоей другая свадьба, и все подружки на ту свадьбу соберутся». Немного времени спустя дочь той женщины убило молнией в грозу. Вот и собрались все подружки на похороны, проводить Христову невесту.

Она помогала людям, как могла: и словом, и делом. Получив от одних, тут же вручала другим, неимущим. Многих она спасала в городе во время войны. Я знаю семьи, которые выжили только благодаря бабушке. У нее ничего не залеживалось. Тесную связь бабушка поддерживала со Свято-Троицким женским монастырем г.Курска, почитали и ценили ее в мужском монастыре – знаменитой Глинской пустыни. Но уже в сентябре 1953 года бабушка стала повторять: «Готовься к ответу – добрых дел нету». И тут же добавляла: «Готовит мне моя подружка место в Иерусалиме». Я очень огорчалась, слушая ее.

Незадолго до смерти Сталина бабушка сказала: «Скоро Сталин умрет, и придет русский, но ненадолго, на очень короткий срок». Действительно, Маленкова быстро отстранили от власти.

Очень часто бабушка посылала людей в Коренную пустынь, даже тогда, когда туда не допускали людей. Многим она советовала: «Отслужи молебен Божией Матери или Николаю Чудотворцу» в зависимости от скорби или болезни приходящего к ней человека. Нам она всегда говорила: «Будь ниже – да к Богу ближе» или: «Смирение и терпение – превыше поста и молитв», «Где можно, лучше помолчи», «Слово – серебро, молчание – золото».





В запомнившемся 1953 году я была переведена из Сумской области в Курск. Перевод был дан, а места не было. И я очень благодарна Богу, что он дал мне возможность побыть эти последние месяцы с бабушкой. После вечернего чая я провожала бабушку в ее милую, с горящими лампадками, кухоньку, и мы до самого сна разговаривали. Она как-то сказала: «Скоро ты устроишься на работу, тебе поможет мужчина». А после добавила: «А на работе ты будешь руководить людьми». Я удивилась: еще работы не имею, а бабушка говорит о руководстве. Зашла как-то к знакомой в Курске на работу, она была занята, сидел ее директор. Пока я ожидала ее, мы с ним разговорились, он узнал, что мне нужна работа, и тут же предложил мне вакансию, правда, временную. Я охотно согласилась. Позже он рекомендовал меня, когда из отпуска вернулась его работница, на другое место. А руководить я стала только через шесть лет, и руководила двадцать два года.

Незадолго до моего устройства на работу мама, бабушка и я утром пили чай. Бабушку уже ожидали люди. Вдруг она уронила чашку с чаем и упала со стула. Я бросилась к ней, подняла ее и посадила. Она даже сразу не поняла, что случилось. Это было в конце ноября 1953 года. Мы с мамой очень просили ее в этот день полежать, но она отказалась и пошла к людям. С того дня она стала слабеть, потеряла аппетит, но приходивших к ней людей не хотела огорчать отказом. Помню, как в воскресенье вечером бабушка позвала меня к себе: «Пойдем, я тебя благословлю, ты будешь уезжать на новую работу, я еще буду спать». Я чувствовала бабушкино состояние и недомогание, когда она меня благословляла крестом.



В пять часов утра я уже пошла на станцию. Первый день на новой работе прошел хорошо, но на следующий день к вечеру меня охватила такая тревога, такое беспокойство, что я металась по комнате своей знакомой Зинаиды Ивановны, не находила нигде места и решила твердо: утром нужно ехать домой. Напрасно меня пытались успокоить и уговорить: «Как ты поедешь, ведь ты только устроилась на работу, и уже на третий день не явишься?!» Но никакие уговоры меня не удержали. Вечером я не могла заснуть, а утром поехала домой. И только сошла с поезда, встретила соседку Прасковью Ивановну. «Иди скорее, Люда, бабушка умирает». Я эти четыре километра почти бежала, рыдая и моля Бога, чтобы бабушка не умерла. Открыла дверь в коридор и, увидев плачущую маму, закричала: «Бабушка умерла?» Мама успокоила: «Нет, она ждет тебя, но уже умирает». Бабушка открыла глаза, она даже спросила: «Как твоя новая работа?» Я ей ответила: «Хорошо, мне нравится, но она временная». «Ничего, ты без работы никогда не будешь». До самой последней минуты она думала о ближних. Ее слова оправдались опять, я никогда не оставалась без работы.

Впервые бабушка лежала не в кухоньке, а на диване в комнате. Накануне отец Федор пособоровал и причастил бабушку. (За всю свою жизнь бабушка не обратилась ни к одному земному врачу, а только к Небесному; не проглотила ни одной таблетки. Она никому никогда не доставляла хлопот, старалась никого не обременять и не беспокоить). И мама поняла – это конец.

Всю ночь до моего приезда бабушка, едва закрыв глаза, благословляла рукой людей, как будто перед ее внутренним взором проходили все, кого она знала, кто просил у нее помощь за долгие годы жизни. Иногда делала замечания: «Говорила же тебе, не пей... не пей же», – обращалась она к кому-то, ей одной известному, и снова благословляла. Один раз даже возмутилась: «Сто лет прожила, а такого человека не встречала». Я не отходила от бабушки с момента приезда и до последнего ее вздоха. Смачивала губы, ибо они очень сохли. Рука ее уже лежала неподвижно, и только кисть продолжала совершать крестное знамение. На мгновение открыла глаза, посмотрела на меня. «Внучечка, делай людям добро, не делай людям зла!» Закрыла глаза и тут же ушла от меня в свой особый мир. Потом попросила позвать маму, ей она сказала: «Пошли Тамаре (это моя старшая сестра) сто рублей, она сейчас очень нуждается». Из Риги приехала девушка, плачет, просит пустить ее к бабушке. Мне очень не хотелось беспокоить лежащего на смертном одре человека, но бабушка сказала: «Пусть войдет». Это был последний человек, который получил от бабушки совет и благословение перед самой ее кончиной. В пять часов вечера пульс был 140 ударов. Папа, мама и я были с ней рядом, пульс падал, к шести часам вечера он упал до 120 ударов. Я обрадовалась: «Мама, бабушке лучше, у нее пульс 120». А мама ответила: «Бабушка умирает», и спросила ее: «Что у тебя болит?» Тихо-тихо бабушка ответила: «Все». Лоб ее покрылся холодным потом, я вытирала его полотенцем, и из глаз бабушки катились слезы. «Отчего ты плачешь?» Бабушка вздохнула... и ее не стало. Лицо было спокойное и умиротворенное. Было шесть часов вечера 16 декабря 1953 года. Как жила бабушка скромно, никому не надоедая, всех любя, всем помогая, так и умерла спокойно, скромно и красиво, никого не утомляя...

За месяц до смерти она сказала: «Сынок мой еще 5 лет после моей смерти поживет», – и, обращаясь к маме: «Ты не беспокойся, я не буду тебя обременять, я очень быстро умру». Папа умер в 1958 году, спустя 5 лет...

Так ушла из жизни эта необыкновенная душа, много пострадавшая сама, много любившая, беспокоившаяся за других и молившаяся за всех! То же чувство тревоги привело двух монахинь: Пульхерию и с ней еще одну монахиню. Они всю ночь молились, читали положенное. Все было совершено по-монашескому. Получилось так, что гроб ей сделали не по росту – значительно больше. Говорили, слишком много слез унесла с собой.

Как быстро весть о кончине бабушки дошла до людей! Сколько их приходило прощаться с ней: из соседних сел и из Курска, из Обояни и из Солнцева – отовсюду. Люди несли ее гроб до церкви на своих руках, каждый старался хоть коснуться его рукой, некоторые от самого дома до церкви шли под гробом, согнувшись. Людей было столько, что даже областная газета позже выразила свое «соболезнование» весьма характерным образом: «Как допустили такие грандиозные похороны какой-то старушки?». Спокойно и торжественно пели певчие из Свято-Троицкого Курского женского монастыря. Три священника совершили отпевание. Люди плакали искренне, потому что понимали, кого хоронят. К кому теперь они пойдут, к кому обратятся?

Похоронили бабушку на Муравлевском (Зоринском) кладбище, на месте бывшего алтаря церкви в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Об упокоении ее души священники служили панихиды, люди шли поминать матушку несколько дней.

За всю свою жизнь от бабушки не услышали ни одного слова осуждения. Ни о ком. Наоборот, она всегда старалась оправдать человека, смягчить неприязненное отношение к нему ближних. Не обижалась она и на мужа своего (могилку его так и не нашли). Все покрывала доброта. Крепость характера сочеталась с поразительным смирением и кротостью сердца.



Сон Людмилы Соколовой

После смерти бабушки я видела ее во сне всего несколько раз. Сны были пророческими. Обо всех писать не буду, хотя они были необыкновенные, но об одном сне или почти видении не написать не могу, так как благодаря ему поняла: роптание на Бога великий грех, и он легко не прощается. Я была днем очень огорчена, плакала и с упреком обращалась к бабушке: «Бабушка, ты говорила, что Бог есть, но наверное, Его нет». Это было днем в 3 часа 15 минут. Я взглянула сквозь слезы на часы и тут же заснула – и вижу: нахожусь в комнате, в которой умерла бабушка, сижу напротив иконы Божией Матери «Знамение». Икона Богородицы медленно-медленно поднимается кверху, а под иконой появляются святые – их было трое – и в центре стояла моя бабушка. Я поняла, как на том свете будут общаться люди. Она смотрела на меня с такой жалостью и недоумением, а я читала ясно ее мысли: «Внучечка, как ты могла такое сказать, даже так подумать, ведь тебе я духовно дала больше всех?! Я тебя прощаю, но мне тебя жалко». Все трое исчезают, икона Божией Матери возвращается на свое место. Открываю глаза: на часах 3 часа 15 минут. Видение было менее минуты, Но за свой ропот я понесла впоследствии немалое наказание. Остальные сны были тоже вещие, но хватит описания и одного, чтобы мой урок был полезен всем. Не ропщи, за все благодари Бога, ибо Он лучше знает, что тебе нужно. Прости, Господи, мое согрешение!


Внучка Маргарита Матвеевна,
г.Курск



После окончания курсов метеорологов я получила назначение на Камчатку, но денег, командировочных, не было, пришлось ехать домой. Обратилась к бабушке: «Наверное, меня туда не пошлют». А бабушка ответила: «Нет, твоя дорога ждет тебя, и деньги будут». Вскоре я все получила и уехала в Петропавловск-Камчатский. Благословляя, бабушка мне сказала: «А вернешься ты с Камчатки не одна». Перед отъездом бабушка взяла икону Божией Матери «Всех скорбящих Радость» и дала мне ее с собой. Она знала, что меня ждет скорбь.

На Камчатке я серьезно заболела, у меня обнаружили малокровие, врачи уже поставили на мне крест. Я уже не могла сидеть, нагнуться – тем более. Уже не думала, что буду жить, легла, перекрестилась и подумала: больше не поднимусь. И снится мне, как будто лежу я около моста и слышу два голоса: женский просит с мольбой: «Спаси ее, она такая еще молодая». Передать словами сладость того голоса невозможно, одежда коснулась моих волос, и я услышала другой голос, мужской: «Да, будет жить!» Я выздоровела, как только меня легонько коснулось одеяние женщины. Когда я через месяц пришла в поликлинику, врачи мне сказали: «Произошло чудо». Я считаю, что бабушка упросила Божию Матерь, а Она – Господа, и Он даровал мне жизнь. Вышла замуж, родила сына и дочь. Когда я вернулась, то семья отнимала у меня много времени, и никак не находилось свободной минуты, чтобы сходить на кладбище. И вижу два сна: первый раз я иду по лугу, а навстречу мне бабушка, проходит, не взглянув на меня, а второй раз я пытаюсь пройти к ней в кухоньку, но люди оттесняют меня. Проснувшись, я поняла, что бабушка зовет меня на кладбище. После этого опять видела ее во сне: она ласково мне улыбалась.

Во время войны мы с сестрой пошли в лес, топить-то нечем было, набрали хвороста, привезли, ну я и простыла. Зубы стали болеть. С двух сторон – флюс. День прошел, другой. Я и говорю: «Ой, бабушка, не могу, так болят зубы!» А она мне: «Деточка, ты помолись Антипе-Угоднику, авось и пройдет». Помолилась я, легла спать и вижу сон. Идет ко мне старец в белом, с бородой, – до сих пор его лицо помню. Подходит и говорит: «Ты же не одна, посмотри, сколько...» Поворачивается ко мне боком, и я вижу: за его спиной и дети, и взрослые, и старики, и все с зубной болью. Потом старец провел мне рукой по лицу. От этого прикосновения я вздрогнула и проснулась. Бабушка в это время молилась. Утром зубной боли как не бывало, и после всю жизнь ни разу не было.



Правнучка матушки Мисаилы Ольга,
г. Курск

Я всегда верила, что моя бабушка мне поможет. Она всегда знает, что нам нужно. Однажды у меня сильно заболел желудок. Две недели я очень мучилась. Врачи подозревали камни в желчном пузыре. Плохо мне было очень. И вот однажды я лежала, шевельнуться не могла, а бабушкина фотография – напротив меня, в монашеском одеянии, строгая такая. Ну вот, стала я ее просить: бабушка, миленькая, помоги мне, мне очень плохо. Просила, просила, и боль отошла постепенно. И вдруг ночью я ее вижу во сне: она такая маленькая-маленькая, вся в черном, издалека подходит и говорит: «А ты каждое утро водичку святую пей, и у тебя ничего болеть не будет». И вот с тех пор, слава Богу, больше и не было такой боли.

Подруге моей бабушка очень помогла. Ее муж занимает в администрации высокий пост. Как-то раз вижу, что заворачивает к нам в деревню его машина. Подъехала, выходит из нее подруга и говорит: вот, захотелось на могилку к вашей бабушке приехать, потянуло что-то. Зашла в домик, приложилась к иконочкам бабушкиным, а на другой день с ее сыном случилось несчастье. Он с друзьями на машине катался, выпили. Попали в аварию. Машина, пролетев 8 метров, ударилась в столб, да так, что на металлолом осталось сдать, а сын живой, и все мальчики тоже, ни на одном ни царапины. Разве это не чудо! Бабушка помогла...



Астахова Лидия Георгиевна,
г. Курск

Моего мужа, так как он был в плену, в 1947 году осудили на 25 лет в город Норильск. Пришла я к матушке за советом, была еще молодая и думала, стоит ли его ждать. Матушка ответила: «Мужа ожидай, его освободят, он вернется домой». Шла домой и говорила: «Не верю, как он может вернуться – 25 лет, сколько ему и мне лет-то будет!» Это было в 1948 году, а через 8 лет он вернулся и живем мы с ним до сих пор. И какой заботой я была окружена мужем Петром.



Нина Михайловна Денисова,
1997 год

Жила я с мамой в селе Гуторово, через луг от деревни Муравлево. Повела меня мама к матушке, так как от испуга я постоянно сильно заикалась. Матушка молилась и гладила камешком по головке. Болезнь моя прошла на всю оставшуюся жизнь, лишь когда волнуюсь, начинаю хуже говорить.

Позже пошли мы втроем к матушке посоветоваться о своем дальнейшем пути. По дороге смеялись, высказывали свое недоверие, не верили тому, что говорила мама, так силен был тогда дух атеизма. Когда мы к ней пришли, то не успели еще ни о чем спросить, а матушка и говорит: «Зачем вы пришли? Вы все равно не верите мне. Поступайте, как сами знаете».



Аксенова В. П.,
г. Курск, декабрь, 1997 год

В селе Муравлево Курской области жила одна старица, звали ее Матрена Гавриловна. Позже она приняла монашество с именем Мисаила. Прославилась она тем, что к ней за советом стекалось множество народа из разных мест. Мы тогда жили недалеко от матушки на станции Полевая, и сколько я себя помню, у нас дома ничего не делалось без совета матушки. Примеров можно привести очень много, все их не опишешь. Но вот два особенно запомнившихся я опишу.
Было это в тридцатые годы, когда на духовенство и крестьян было большое гонение. Однажды к нам во двор нагрянуло пять активистов по ликвидации недоимок. Тогда у мамы отобрали единственную корову, швейную машинку и два пуда ржи, а это был весь хлеб, который у нас был. Должны были опять прийти, и в это время, перед их приходом, к маме зашла матушка Мисаила. Она стала в святой угол и начала молиться. Стояла она на видном месте. Не видеть ее пришедшие активисты не могли, но все же – не увидели. Когда они ушли, матушка успокоила маму: «Ты не скорби, все они тебе вернут». А мама очень переживала, так как отобрали то, чем мы жили. И вот, действительно, вскоре корова сама пришла домой, а остальное принесли они сами, так как в это время брат был в армии, и это послужило основанием для снисхождения.

Второй случай был такой.

Послала я маму посоветоваться с матушкой об одном деле. Она посоветовала и сказала маме: «Да она за меня молиться будет». Это было в 1952 году. Я тогда не представляла, как это я смогу за нее молиться.

А получилось так: одна верующая мирянка попросила у Владыки благословения на чтение Псалтири, так как тогда монастыри и церкви были закрыты, и никто не мог соборно молиться за своих близких. Владыка благословил собираться по двадцать человек и каждому читать по одной кафизме, таким образом, Псалтирь прочитывалась ежедневно. Я попала в эту двадцатку, все мы записали своих близких, и я записала матушку Мисаилу. Вот и молюсь за матушку до сих пор. Вот таким необыкновенным человеком была старица в миру – Матрена Гавриловна, в монашестве – матушка Мисаила.



Раба Божия Валентина

Пишу вам о нашей молитвеннице и прозорливице матушке Мисаиле. Я, грешница Валентина, в четыре года осталась сиротой со своей сестрой, а ей-то было всего два года. Через три года папа наш женился. Было это в 1937 году. Мачеха наша оказалась очень жестокой. В 1940 году папа за то, что не вступил в колхоз, был арестован и посажен в тюрьму, где и умер. Прислали нам похоронку. С нами жила больная бабушка – папина мама. Затребовала мачеха раздел – у нее тоже была дочь от папы, и ей нужно было выйти замуж. Вот и пошла наша бабушка Евдокия к матушке на совет. Только переступила порог ее комнатки, а она говорит: «Ну что вы задумали делиться? Потерпите, придет время – и каждый кустик ночевать пустит». А что это значило, нам было не понять. Пришло лето, и наш дом подожгли соседские дети, вот все и сбылось. Поняли мы тогда, что нас сам Господь разделил.

Во времена коллективизации пошли две женщины к матушке. По дороге завидовали моей свекрови: вот, мол, какая у нее жизнь хорошая, муж работает счетоводом, а у нас все отбирают. Только переступили порог, а она им и говорит: «Вот вы все ропщете на жизнь, с голоду не умрете, будете с хлебом, а Дуне будет такое горе, что никому из вас не дай Господи». Прошло много лет. В 1956 году Дуня заболела тяжелой болезнью и пролежала двадцать пять лет.
У свекрови было три сына, а у соседки – два. Пришли они к матушке, посоветовались и собрались уходить, а матушка им говорит: «Подождите, я вам дам по огурчику». Они удивились, отнекиваются, – своих огурцов девать некуда! А она в ответ: «Нет, нет, мои лучше!» И вот они идут с соседкой и всю дорогу думают, что бы это значило. А через два месяца у свекрови умерли два сына от дифтерии, да у соседки сын тоже умер. Вот и осталось у них по одному «огурчику», сыну.

Моя родная тетя жила с матушкой в одном селе, недалеко друг от друга, и были они очень хорошими соседями. Матушка сказала ей однажды: «Придет время, люди лягут спать при одной власти, а встанут при другой. Но нас с тобой не будет». Говорила матушка: «Все те, кто был у меня и будут посещать мою могилку, на Страшном суде будут охраняемы мною. Они все будут идти впереди, а я позади их охранять буду». Матушка великий была человек, и что бы она ни говорила, то все сбывалось. Моя сестра с подругой пошли к матушке, а сестра думает, что ее, сироту, никто замуж не возьмет, а у подруги вот и мать, и отец. Пришли к матушке, а она обращается к сестре: «Вот выйдешь замуж, еще люди будут завидовать». А подруге сказала: «И ты тоже выйдешь», – и покачала головой. Так потом и вышло: у сестры муж попался на все руки мастер, а подруга вышла за разведенного, да за такого злодея, что никому не дай Господи такого. Наши соседи перед войной хотели переехать в Курск, и Пелагея пошла к матушке за благословением. Матушка ее не благословила, сказала, что скоро люди из городов будут лететь словно птицы. И вскорости началась война. А моя бабушка хотела меня отправить в Симферополь к своей бездетной дочери, хотя матушка сказала, что Валя не успеет уехать. Собрала бабушка вещи, чтобы утром меня отправлять. Но тут объявили войну, я и не уехала.



Нина Кирсановна Беседина,
д. Кизилово

Побывала я в семье верующих, раньше эта семья была большая, а сейчас жива только одна сестра, Пелагея, сгорбленная от старости, но с отличной памятью. Отец ее еще в 1906 году был первостроителем храма Рождества Пресвятой Богородицы. Много писал на Афон, и ему помогали, даже когда храм был уже построен. С Афона присылали книги, иконы, и до сих пор у нее есть книга, присланная оттуда. Три сестры этой семьи были хорошие певчие. Так вот что рассказала Пелагея о своей семье. Во время революции брат поехал на Украину, чтобы заработать денег, хотя матушка Мисаила не советовала ехать. Уехал, да и пропал, так и не дождались его. Пошли к матушке, и она им сказала, чтобы поминали его об упокоении. Его убили очень близко от дома, ограбили и закопали. Потом уже были найдены его кости.

Сестра Зинаида ходила спросить о своем муже: он не писал писем с фронта. И матушка сказала, что он скоро придет раненый. А Зинаида думала: «Да как он придет, коль не пишет?» Матушка поняла ее мысли, серьезно посмотрела на нее и строго сказала, чтобы она его ждала. Вскоре пришел ее муж, тяжело раненный.

Еще одна сестра, Александра, тяжело болела, лежала в больнице. Домой пришла очень слабая, и пошла я с ней к матушке, еле дошли. Матушка положила руки на голову Александры, потом помолилась и сказала, что дойдет она до дома легко. А Александра как раз думала про себя, как она доберется домой.
У нас был очень старый дом, и отец задумал построить новый. Пошли к матушке за советом. А она говорит отцу: «Построишь себе домик с хорошим подъездом». Вскоре отец умер. Вот и построили ему новый домик, похоронили у входа на кладбище. А когда начали умирать Пелагеины сестры, брат, то Пелагея плакала, а матушка сказала: «Не плачь, за всех молится отец».

Эта семья очень дружила с матушкой, и она говорила: «Как умру, приходите ко мне на могилку, я вам буду помогать». И вот что вспомнила еще Пелагея. Она была на могилке матушки, сорвала цветы, принесла домой и приколола под потолок. Потом сильно и долго болели зубы. Вот в это время она и вспомнила о цветке. Оторвала лепесток и положила к больному месту, и вскоре зубы перестали болеть и никогда с тех пор не болели.



Александра Афанасьевна Пахомова

Не собиралась я выходить замуж, потому что сильно прихрамывала на ногу, но жених меня уговорил. Пришла к матушке, переступила порог, а она сразу и говорит: «Вот и невеста пришла, твоя это судьба». И благословила меня. И вот до сих пор живем, как голуби – в мире и согласии.

У Кизиловой Пелагеи был муж больной. Пошла к матушке, а дорогой думает, что вот муж умрет, сын с фронта придет, так хоть будем жить спокойно. Матушка сказала ей, что скоро она останется вдовой, и с сыном свидание будет. Пелагея вскоре заболела, умерла, а сын на фронте погиб. Вот они и встретились с сыном, а муж остался живой.

Елена Шеховцова ходила к матушке за советом, когда задумали строить дом. Дали им землю на пустыре. Матушка посоветовала там строиться и сказала, что за ними будет построена целая деревня. Так и вышло: поле застроилось многими домами, и образовался хутор.




Александра Степановна Коровина

Когда отец был на фронте, я со своей мамой приходила к матушке за советом. Она говорила, что за него необходимо усиленно молиться и детей заставлять. Папа с фронта вернулся живой. А еще помню один неприятный случай. Это было в школе села Хвостово.

Сын соседки не хотел учиться, пришел к учителю и говорит: «Сделай мне свидетельство за семь классов». Учитель ему отказал. А парень пригрозил ему в ответ: «Ну, ты меня еще вспомнишь». И однажды кто-то поджег учительский дом. Жена учителя пришла к матушке, та ей ответила так: «О том, кто это сделал, узнаете в день иконы «Утоли моя печали». А это был день престольного праздника в церкви села Хвостово. Именно тогда и приехала милиция за этим парнем, на которого в свое время пало подозрение из-за его угрозы, и за его отцом. Учитель с женой сразу все поняли.




Зоя Петровна Кузьмина,
г. Курск, 1997 год

Елизавета Филипповна Беседина пошла проведать свою сестру Раису. Муж Раисы был пьяница и дебошир и гонялся за нею с ножом. Вернулась Елизавета домой, помолилась, положила поклоны и дала обет перед иконами, что никогда не пойдет замуж. Прошло время, к Елизавете посватался жених, и она пошла к матушке за советом, забыв о своем обете. Матушка ее обличила: «Где твое обещание Богу?», – и Елизавета вспомнила. Прожила она девяносто пять лет, была певчей хора при храме и умерла мудрой девой перед Рождеством Христовым.

Зинаида Федоровна Пахомова в детстве часто болела, и сестра повела ее к матушке. Матушка положила свою руку на голову Зинаиды и сказала сестре: «Все пройдет, а вот когда будет выходить замуж, ни у кого не спросится». Так и вышло. Пошла Зинаида в гости к старшей сестре в другую деревню и пришла домой с женихом. Вышла замуж и прожила с мужем очень дружно до глубокой старости.

У моей знакомой Лидии в жизни произошло такое событие. Ее зять Александр работал в семидесятых годах в Щиграх трактористом МТС. Он попросил соседку передать его теще в подарок к 8 Марта платок. Соседка со своей матерью, по наущению врага рода человеческого, через этот платок содеяли зло Лидии.

Приехал зять к теще под Николу и спрашивает: «Мам, а где мой подарок?» Она удивилась: «А какой подарок?» Александр ей все рассказал, она пошла к тем людям и забрала свой платок. Через неделю заболела, да так, что отправили в психиатрическую больницу (Сапогово). Дети мать не оставили, дежурили подле нее по очереди. И вот однажды старшей дочери Марии в сонном видении явилась матушка и сказала: «Доченька, что же ты не идешь ко мне на могилку со своей бедой, ведь мать в тяжелом состоянии (при жизни матушка очень уважала рабу Божию Лидию), приходи, набери земельки с могилки и отвези матери, она поправится». Мария той же ночью вскочила с постели и весь путь, а он был длинный (около 15 км), пробежала, не зная, где могилка находится. Матушка привела ее к себе. Мария рассказала ей все, что случилось. Когда она набрала земельки, над могилкой появились голуби и провожали ее до самой трассы. Мария сразу поехала к матери. К своему удивлению, на северной автостанции она опять увидела голубей, кружащихся над ее головой. Они провожали ее до самой больницы. Приехав в больницу, Мария увидела маму, которая стояла у окна с сестрой и улыбалась. Она отдала маме земельку. Скоро ее маму выписали. После этого случая Лидия еще долго прожила.



Анна Тимофеевна Фазулина,
г. Курск

Я несколько раз была у матушки и хорошо ее знала. Первый раз я была у матушки в 1942 году. У нее была простая комнатка: стол и две лавочки, в обоих углах были иконочки. Я пошла с невесткой, и невестка моя говорила: «Да что она знает?» С таким настроением нам не советовали идти, но мы все равно пошли. Когда вошли к матушке, она говорит: «Да что я знаю, но проходите, проходите». Тем самым дала нам понять, с каким настроением мы к ней пришли. Я спросила об отце, жив ли он. Матушка ответила, что жив, живет хорошо, скоро получим от него известие и уедем к нему, но дорога будет несчастливой.
Потом матушка повернулась ко мне и сказала: «Не знаешь ни одной молитвы. Придет время, и ты узнаешь молитвы, и тебя Господь будет хранить». И дала мне молитву «Святый Боже».

Помню такой случай. В 1942 году на станции, недалеко от Полевой, занятой немцами, наши танкисты ворвались в поселок, завязался бой, жители попрятались кто куда, немцев выбили. Одна женщина очень плакала, ей сказали, что во дворе ее дома лежит военный лицом к земле. В свое время матушка Мисаила ей говорила: «Твой сын домой придет, но порога не переступит». Когда бой закончился, ее дочка пошла домой посмотреть – это действительно был их сын и брат.

Зимой, в конце 1942 года, мы жили на вокзале станции Ямская и хотели уехать домой в Курск. Как-то шли мы мимо матушкиного дома: мама, моя тетя и я. Тетя говорит: «Давайте зайдем». А мама ей в ответ: «Что она знает?» Все же мы зашли. Матушка нам, как в прошлый раз, ответила, что она ничего не знает, но войти пригласила. Тетя сказала матушке, что мы решили ехать домой. «Собрались – и поезжайте, детей поморозите и назад приедете», – таков был ответ. Не доезжая до Курска пятнадцати километров, мы зашли в какой-то дом отдохнуть, а нам сказали, что ехать не надо, так как немцы заставляют рыть могилы и расстреливают. Переночевали и решили вернуться обратно. Дошли до деревни Кувшиново, стали переходить поле, дошли до его середины, как вдруг начался сильный буран. Снег залеплял нам глаза. Дороги все замело, и мама шла на лай собак. Дошли до деревни. Там мы пробыли сутки, пока не расчистили дорогу, и вернулись назад. От матушки мы жили в восьми километрах. Она говорила моей маме: «Когда будете идти мимо меня, заходите, а потом дальше пойдете». И так они (моя мама и тетка) делали. Трижды они заходили к матушке, она в это время кушала, маму мою сажала с собой, а тетку – нет. Мама тетке говорила: «В чем дело, она меня сажает, а тебе слова не говорит». А тетка ей отвечала: «Потому что я гадаю». Когда мне мама рассказала, я ей объяснила: «Да это потому, что когда тетя работала директором детского дома, к ней приехала ее мама (моя бабушка) и она отправила ее назад, а бабушка умерла с голоду. Это было еще до войны».

Вот какая была матушка Мисаила, ей Господом было открыто очень многое.



Любовь Гладких,
г. Курск, 1998 год

В 1947 году мой брат приехал с Украины с женой украинкой. Он был очень больной, весь живот был покрыт сыпью. Брат думал, что у него чесотка, но это заболевание не распространялось на всю семью. А семья у нас была большая: одиннадцать душ. Какими только мазями он не пользовался: ничего не помогало, а сам был такой худой, словно мохом поросший. Наша мама не раз просила его сходить с ней к матушке Мисаиле в Зорино, но брат каждый раз отказывался. Однажды мама его убедила, чтобы он проводил ее до матушки, так как надо было идти полем.

Пришли они в Зорино, брат в дом не пошел, а сел у соседа на крыльце. Мама зашла к матушке, а у нее было очень много народа. Когда все ушли, матушка обратилась к маме: «Почему твой сын не зашел с тобой?» Та ей в ответ: «Да он стесняется». «Иди и позови». Брат пришел. Она посадила его перед иконами и стала над ним читать молитвы. Очень долго читала, а потом сказала, что ему «сделали на смерть», надо было раньше прийти. Затем дала им водички и добавила: «Когда приедете домой, пусть сын обмоется водичкой, и, Бог даст, все пройдет». После этого мама у нее спросила: «Матушка, сын едет на Украину за своей дочкой и просит поехать с собой сестру. Пускать ее или нет?» Матушка ответила: «Нельзя ей туда ехать».

После того как брат с женой привезли дочь с Украины и совсем переехали жить к нам, в нашей семье стали твориться неладные вещи. Садится семья обедать, мама наливает суп или борщ, а он весь черный. Папа начинает ругать маму: «Почему у тебя все черное, грязное?» Она ему отвечает, что все было чистым, а почему стало таким грязным, не знает. Стала мама следить за невесткой и увидела, как она сыпала землю в кастрюли с горячим. После этого мама сразу поехала к матушке. Она сказала: «Срочно провожайте ее домой на Украину, иначе она загубит всю семью». Когда брат стал спрашивать у жены: «Почему ты всю семью кормишь землей?» – она ему ответила: «Чтобы твоим сестрам и братьям не было счастья». А когда он провожал ее, она кричала маме: «Ни одному твоему сыну, ни одной твоей дочке, ни одному внуку не будет счастья». И, действительно, все больные и никому нет в жизни счастья. Этот брат умер рано, пятидесяти четырех лет. Сестра собралась замуж в 1948 году. Мама поехала посоветоваться к матушке. «Не ее жених, будет жених по ней», – был ответ. Три раза по плечу маму похлопала и сказала, что не благословляет. Но сестра не послушала, вышла замуж. После свадьбы на второй день не встала. Лежала день, не пила, не ела. Потом у нее ежемесячно начинались страшные боли, вызывали скорую и отправляли в больницу. После пятилетних мучений родила ребенка. Затем заболела многими внутренними болезнями; ей еще и пятидесяти не было, как слегла в постель и пролежала до 61 года. Врачи признавали рассеянный склероз, отказали руки, ноги и все органы. Вот что с ней сталось, когда она не послушалась совета матушки.

И еще девушкам в назидание. Пришла раз мама к матушке, а у нее была девушка, которая спрашивала о парне: выходить за него замуж или нет. А она ей ответила: «Когда прикатала всю траву на лугу с ним, тогда только пришла со мной советоваться».




Лидия Николаевна Каткова,
регент Вознесенского храма г. Ельца

Будучи девочкой, я знала о матушке понаслышке. Моя мама была верующей женщиной, за это была гонима и была вынуждена переезжать из города в город.

В 1953 году мы посетили матушку. Она уже была стара, плохо слышала и с трудом ходила, но когда начинала молиться, то становилась неземной, словно прозрачной. Увидев матушку в окружении множества людей, мама растерялась: «Как спросить о судьбе отца?». После молитвы матушка благословляла всех крестом из Иерусалима и при этом отвечала на все вопросы. И вот, когда подошла очередь мамы, матушка благословила ее и сказала: «Вы хотели спросить об отце? Отец живой, а вы будете поминать его за упокой».

Прошло некоторое время, и мама, потеряв всякую надежду дождаться мужа, по совету батюшки отслужила первую панихиду, а я поминала отца за здравие. В первую ночь после панихиды моей крестной приснился сон: видела она отца моего и предлагала ему принесенные на панихиду дары: «Николай, это тебе». От даров он отвернулся и промолвил: «Мне это не нужно, мне Лида дает».

Матушка прожила сто три года. Из каждого уголка страны она принимала людей. У нее было много вещей из Иерусалима, к которым она давала прикладываться, но не всем (так как многие приезжали из любопытства). Все приношения она принимала с большой радостью, как будто имела в них великую нужду. Сама же отдавала все принесенное другим. А большую часть из принесенного отдавала на храм «Всех скорбящих Радость», ремонт в церкви делался на средства матушки. После ее смерти, как святыня, разошлись кусочки дубового пенечка, который ставили ей под ноги. Благословляя меня с мамой домой, матушка, радостно улыбаясь, сказала: «Ничего они вам не сделают. Они будут осмеяны, а вас отпустят». И вот что произошло в дороге. Я зарисовала в своей школьной тетради тринадцать разрушенных храмов, увиденных за окном поезда. На одной из станций в вагон вошли три милиционера, обступили нас с мамой, отняли тетрадь и задержали. Потом привезли нас в Белгород и сдали в местное отделение милиции. Там нас долго держали, двое милиционеров не выдержали и ушли, а третий остался. Следователь связался с отделением милиции по месту нашего жительства. Узнав, что за нами ничего не числится и отец наш погиб на фронте, нас отпустили. А милиционера, который нас задержал, и в самом деле осмеяли за то, что задержал малолетнего ребенка.

Я с детства пела в церковном хоре. Когда еще была школьницей, то детям запрещали ходить в храмы, и псаломщица хора, в котором я пела, в угоду властям не разрешала приходить мне на клирос.

Приехав к матушке Мисаиле, я пожаловалась ей на это. Она ответила, чтобы я не расстраивалась, потому что псаломшицы скоро не будет. И, действительно, через некоторое время храм был закрыт.

Также матушка предсказала, что я буду работать в церкви, управлять людьми. И вот уже тридцать три года, как я регент хора. Когда мне было шестнадцать лет, мне предложили это место, так как храму необходим был регент. Для этого нужно было разрешение уполномоченного, и староста храма повезла меня в Липецк. Я очень переживала. Утомившись в дороге, я задремала. В этот момент мне явилась матушка, она быстро подошла, благословила и сказала: «Будет все хорошо, будешь служить в соборе». А было это в 1956 году.

Мне сейчас пятьдесят восемь лет, как-то раз с мамой мы подарили матушке свою фотографию. Матушка благословила фотографию и произнесла, указывая на меня: «Будет хорошая монашенка». А мне сказала: «Оставлю мир, пойду в монастырь, Богу помолиться, кресту поклониться». На старости лет будешь жить в монастыре под покровом Божией Матери». Я и раньше стремилась в монастырь, но Господь чудесным образом берег меня от непослушания. Я, будучи школьницей, пошла проситься в монастырь, не желая ждать старости, так как этого очень хотела, но получила отказ: «Придешь, когда будет восемнадцать лет».

В старших классах я не вступила в комсомол, мотивируя это тем, что если в монастырь не берут до восемнадцати лет, то почему в комсомол берут.

Я бережно храню портретик матушки и чувствую ее помощь на протяжении всей жизни.

При жизни матушка завещала своим чадам, чтобы они после ее смерти ходили к ней на могилочку и разговаривали с ней, как с живой, и она никогда не оставит их в скорбях.



.