История нашего Отечества, в том числе военная, наполнена явлениями, зачастую необъяснимыми с точки зрения материалистического сознания. Упоминать о них еще недавно считалось немыслимым. Обуянные гордыней «абсолютного знания», оторвавшиеся от православной традиции историки - позитивисты и марксисты - их просто не воспринимали всерьез, не давая этого сделать и всем остальным.

Но исторические источники - упрямая вещь! Они хранят для потомков не только описание событий, но и отношение к ним предков, оставивших нам великую державу. Великую, в первую очередь своей верой. А нам, оказавшимся из-за своего неверия у разбитого корыта, остается только прочитать их заново, без идеологических отточий. И, наконец-то, поверить. Вот и в статье, напечатанной в этом номере, рассказывается об одном из подобных случаев - когда иначе, как помощью и заступничеством Архистратига Божия Михаила, трудно было объяснить победу русской армии.

Русско-польская война 1654-67 гг. велась Царем Алексеем Михайловичем при поддержке Всероссийских Земских Соборов под знаменем освобождения православных христиан на западнорусских землях. Государь призвал всех ратных людей Святой Руси пострадать за Веру Христианскую, да и сам не жалел своей жизни в воинских испытаниях.

В знак своей решимости пострадать за Православную Веру Государь шел в походы с Лобного места на Красной площади, иконологически изображавшего Голгофу - место крестных страданий Христа Спасителя, Пострадавшего «вне града». В «иконе» Красной Площади под «Иерусалимом» понимались и храм Покрова-на-Рву, и Кремль. Да и сам Русский Государь по чину венчания на Царство как Помазанник Божий являл собою образ Христа на земле. Царь Алексей Михайлович строго относился к высокой чести Государева звания, не допуская послаблений ни себе, ни своим подданным, ни врагам.

Первые Государевы походы (1654 и 1655 гг.) привели к полному разгрому войск польского короля, к освобождению Смоленска и большей части иных городов Белой и Малой России. Города, добровольно «добившие челом» Великому Государю и Всероссийскому Собору, не подвергались разорению, а их насельникам, не желавшим переходить в царское подданство разрешалось уехать в королевские земли. Если же крепость отвергала многочисленные «увещевания», то при взятии приступом ратные люди не должны были щадить никого, а сам город «выжечь»…

К концу лета 1655 г. русские войска достигли восточных и южных границ Короны (т.е. собственно Польши). В это время царское войско, можно сказать, отвечало всему величию своего имени. В начале походов через Москву проходила конница Государева полка, блистая старинными панцирями и шеломами, щеголяя чистокровными лошадьми и роскошными одеждами. Духовенство благословляло и кропило святой водой воинов, и все торжество воскрешало образы выступления московского войска на Мамаево побоище. Обширность и мощь Державы представляли сотни донских казаков и поволжских татар, закованные в броню копейщики-гусары и знаменитые московские стрельцы. Держа равнение, шагали солдатские полки, проезжали шеренги драгун и рейтар - все прекрасно вооруженные новейшим оружием и вымуштрованные опытными иноземцами и русскими офицерами-дворянами. Именно полки «нового строя», а не «сотенная» конница, сокрушили войска польских и литовских гетманов и стены белорусских крепостей.

И все же не на численное и техническое превосходство уповал Русский Царь, а на помощь Божию. И знаком этого стали святыни войска - Государевы знамена.

Каждый корпус, по старинному обычаю носивший название «полка», был осенен огромным, богато украшенным Большим знаменем. Знамена содержали такие традиционные сюжеты, как Спас Нерукотворный, Рождество Христово и иные праздничные образы. Как и самый первый символ Православного воинства - «знамение» Святого Равноапостольного Императора Константина, даровавшее ему победу, а Риму - торжество христианской веры - каждый стяг увенчивался «осьмиконечным» крестом.

Со времен Донской битвы великокняжеский стяг, обычно содержавший образ «Спаса Нерукотворного», стали называть «знамением», «знаменем», и к XVII веку это слово стало общим обозначением прежних «стягов». Простой люд, завидев подобное знамя, начинал «беспрестанно креститься, и смотрел на него, словно на какое чудо. Народ того мнения, что знамя это должно сотворить великие чудеса». А для воинства это были настоящие святыни, за которые каждый был готов сложить свою голову, и честь их охраны доверялась знатным дворянам полка - «лучшим людям, полнопоместным и конным», «знаменщикам у Государева знамени» (порядка 10 человек). Огромные, на высочайшем древке - ведь они обозначали нахождение воеводы - стяги переносились двумя-тремя людьми. На их водружение требовалось определенное время, и оно происходило лишь в торжественных случаях или в ожидании битвы.

Случай, о котором пойдет речь, относится к последнему периоду Литовских походов. Вступив в августе 1655 г. в столицу Литвы - Вильну, Государь Алексей Михайлович велел объявить ратным людям, что «по милости Всесилнаго и в Троицы Славимаго Бога, и Пресвятые Богородицы помощию, и заступлением великих чюдотворцов Петра и Алексия и Ионы и Филиппа и всех святых», а также Государевым и его Наследника, Алексея Алексеевича, счастьем, молитвами «отца нашего и богомольца, Великого Государя Святейшего Никона, Патриарха Московского» и «бояр наших и воевод, и вас, всяких чинов служилых людей, службою и дородством, мы, Великий Государь, наше Царское Величество, взяли у полского короля… Великого княжества Литовского столный город Вилню, и иные многие города и места поимали и заступили, также и Белую Русь…». В связи с этим было велено прибавить к титулу русского Царя именование «Великим князем Литовским, и Белыя России, и Волынским, и Подолским». Одновременно ратным людям запретили впредь грабить и уводить в полон жителей недавно еще вражеской страны.

Однако надежда занять в этом году и саму Варшаву оказалась несбыточной - в нее уже успели войти шведы, еще один противник польского короля. Верхи Польши и Литвы предпочли изменить Яну Казимиру и присягнуть шведскому королю Карлу Х Густаву, рассчитывая с помощью шведов избежать краха государства.

Настал черед дипломатии, большую часть армии отпустили по домам до весны. Прикрывать отступление должен был Новгородский полк - около 10 тыс. человек ратных Новгородского, Псковского, Великолуцкого и Торопецкого уездов. Летом 1655 г. он не вел активных действий, и только после 22 августа очень медленно продвинулся от Полоцка к Вильне и Ковне.

Обстановка на западной окраине покоренных земель оставалась напряженной. Хотя многие шляхтичи, чьи имения остались на востоке, стали поодиночке и целыми полками «выезжать на Царское имя», «целовать крест Царю», другие из них продолжали воевать, находя убежище на свободных от русских и шведских войск землях. Царь Алексей Михайлович послал боевого воеводу, стольника князя Ю.Н.Барятинского в «товарищи» к командующему Новгородским полком боярину князю С.А.Урусову, приказав им с частью войск двинуться к югу от Ковны на Брест, минуя присягнувшие шведам города - «и, прося у Бога милости, и у Пречистей Его Матери, Общея нашей Заступницы и Страшныя Воеводы, Пресвятыя Богородицы, Ей же нихто не возможет противу силы Ея стати, и за молитв всех святых промышлять над теми городы милостию и жесточью». Воротиться домой велено было, «заговев» - т.е. Рождественским постом.

Видимо, воскрешая в памяти воинов образы «Задонщины», когда Преподобный Сергий благословил «Христовым знамением на челе» Великого Князя Димитрия, Царь велел им идти, «взяв на помощь Престрашное и Грозное Оружие, Честный и Животворящий Крест Господень, пред ним же все враги рассыплются, яко прах». При этом он действительно прислал Урусову некий крест, который затем возил на себе новгородец Максим Нащокин. Кроме того, Новгородский полк взамен «червчатого» стяга с образом Спаса Нерукотворного получил новое полковое Государево Большое знамя, на котором остановимся особо.
Изображение на обеих сторонах основной части знамени - прямоугольного лазоревого полотнища (высота 2,3 м, ширина 1,9 м) - представляло собой икону «Видение Святого Иоанна Богослова», грозный сюжет из Апокалипсиса. В центре, на вшитом голубом круге - Спаситель на коне, сопровождаемый конным же небесным воинством, а также херувимами и серафимами. Рядом с его главой - надпись: «Из уст Его исходит меч остр, да тем избиет языки», а по углам - иные, более пространные цитаты из Откровения. Второй по значению сюжет знамени - Архангел Михаил на золотом крылатом коне, с крестом в левой и с мечом в правой руке. Этот образ был вписан в белый круг на «откосе» знамени - большом хвосте треугольной формы, с горизонтальной верхней стороной длиной в 4,3 м и резким скосом, «сахарного» цвета. В соответствии с апокалиптической же символикой, от круга к внешнему углу знамени (горизонтально) исходит меч, а в самом углу в небольшом кругу изображен «ангел на сонце».

Уникальность знамени в том, что это - реплика «Великого стяга» Царя Иоанна Васильевича Грозного, изготовленного в 1560 г., чей сюжет тесно связан с еще одним важным символом русского воинства - иконой «Благословенно воинство Небесного Царя…» из Успенского собора Московского Кремля (шедевром, созданным в мастерских митрополита Макария в середине XVI в.). Тот стяг был уже слишком ветх, и царские мастера в 1654 г. создали почти точную его копию. Полк Урусова должен был встретить Собор Архистратига Михаила (8 ноября) в походе, почему, видно, и решили снабдить его знаменем с изображением этого Архангела, а также других Сил Небесных и Бесплотных. Вообще выдача знамени с грозными образами из Откровения, как и отправка «Животворящего Креста Господня», должны были придать воеводам и ратным людям особый духовный настрой - что было особо важно для Новгородского полка.

К осени 1655 г. это войско, казалось бы, свежее и бодрое, было ослаблено в моральном плане. Дворяне и дети боярские - его главная ударная сила - вступили в конфликт со своим новым воеводой, князем Урусовым, пользовавшимся среди них дурной славой за жестокость. Еще в 1641 г., во время Земского Собора, новгородцы били на него челом «за то, что у себя на дворе муромца сына боярского бил и медведем травил», а в 1645-47 гг., будучи новгородским воеводой, также чинил им много насилий, за что попал в опалу. Только 11 марта 1655 г. Урусов был прощен и пожалован в бояре.

Возможно, назначая князя полковым воеводой именно в Новгородский полк, Тишайший Царь хотел его примирения со служилым людом во время всеобщего воодушевления, но добился обратного эффекта. В это время дворян-новгородцев застали довольно неприятные для них указы о запрете «воевать» литовскую землю и об отдаче собранных хлебных запасов солдатскому гарнизону Ковны - и рвение, с которым Урусов принялся исполнять их, напомнили о прежней «недружбе» боярина.

Вскоре после прибытия Барятинского Урусов узнал от постельничего Ф.М.Ртищева о результатах его переговоров с литовским магнатом Павлом Сапегой. Последний собирал в Бресте отступавшие с востока и севера войска, но, хотя и получил от Яна Казимира булаву «великого гетмана литовского», не спешил ему на помощь. Он искал сильнейшего, союз с которым даст ему больше преимуществ, и решил вступить в переговоры с Царем - благо его войска прекратили наступление. Хотя мир еще не был подписан, гетман поименовал в своей грамоте Государя Алексея Михайловича титулом «всея Великия и Белыя и Малыя России самодержца» и целовал крест о перемирии. Этот поступок был однозначно воспринят как знак покорности и, видно, как хорошее предзнаменование перед началом «скорого похода» на Брест.

Перед выступлением боярин сообщил дворянам о разрешении по дороге «свои и конские кормы и полон имать», так что они, «услышав Государеву милость, забыв свои великие нужи и безконство, на Государеву службу пошли с радостию». Однако значительную часть полка пришлось оставить для обороны Полоцка, Вильны и других городов, так что в поход выступило около 4500 человек: 1700 дворянской конницы, 600 конных городовых казаков и более 2000 драгун. Конница еще сохраняла древнее деление на сотни, а полки драгун - обеспеченных лошадьми солдат-мушкетеров - были устроены по европейскому образцу конца Тридцатилетней войны, имея во главе опытных офицеров-иноземцев и несколько легких пушек на вооружении.

Поход, начавшийся успешно (в боях 24 и 30 октября были одержаны победы над ковенской и лидской шляхтой), совершенно неожиданно стал страшным испытанием для русских ратников. Начать с того, что разлад между воеводой и дворянами полка только усугубился: Урусов за Неманом снова запретил захват добычи и продовольствия, а обозы были между тем оставлены в Ковне. При этом сам боярин посылал «для грабежу» казаков и драгун, а недовольство пресекал даже сменой неугодных сотенных голов. Сапега же, увидев реальную опасность лишиться независимого положения и убедившись в слабости высланного к Бресту отряда, решил не сдаваться без боя ни русским, ни шведам.

Новгородцы встретили праздник Собор Архангела Михаила и усиленными переходами подступили к городу с целью занять его, совершенно не ожидая сопротивления грозному Царскому имени. Оставив из-за плохой переправы и темноты артиллерию с частью пехоты за рекой в 5 верстах от Бреста, Урусов наспех, в ночь на 13 ноября, переправился с ратными людьми на «бреское поле». Между тем, полки Сапеги (5000 конницы и 300 пехоты) выстроились с другой его стороны. После некоторых переговоров и обмена «аманатами» литовцы нанесли внезапный удар.

Левое крыло новгородской конницы, на которое пришелся натиск гусарской роты (копейщиков), было опрокинуто, а правое - «подержалось» или было «збито». Фланги и тыл стоявшей в центре русской пехоты обнажились, и торжествующие шляхтичи бросились рубить драгун. Только контратака Барятинского и еще некоторых сотен, а также меткий огонь пушек с другого берега, направляемый солдатским полковником шотландцем «Мартыном» (Мунго) Кормихелем, позволили большей части войска отойти за реку.

Войско стало за переправами, «у реки на мелницы», уничтожив мосты в окрестностях. Однако на следующий день литовцы подтянули к его позициям крепостные пушки из Бреста, в течение дня подавили огонь русской артиллерии, тяжело ранив Кормихеля, и даже «выбили вон» из обоза ратных людей. Кроме того, литовцы безуспешно попытались прорваться за реку: «и у мосту был бой». Это заставило Урусова с наступлением темноты отойти еще на 20 верст.

Поражения тяжело отразились на боеспособности полка. На поле боя осталось несколько знамен - и, самое страшное, тот самый «Крест Господень». Возивший его дворянин «был сыскан в трупу изранен». Драгуны, после гибели 300 рядовых и всех старших офицеров, были явно деморализованы. В довершение всего, у д. Верховичи литовский отряд с пушками остановил отход, перерезав дорогу и даже подступы к воде.

Новгородцы оказались в окружении превосходящих сил противника. Теперь Сапега выставил против них 7000 конницы и 800 пехоты - окрестная шляхта спешила разделить плоды победы и неминуемой гибели русского полка.

Польский военачальник предложил немыслимые для подданных Православного Царя условия сдачи: «Чтоб мы, холопи твои, ему, Павлу Сапеге, учинились в подданстве». Было выдвинуто также требование «отдать твое Государево знамя и наряд и зелье и свинец и мушкеты и сотенные знамена, и которые города по реке по Неману, и те бы города отдать им же».

Дворяне, хотя и провели в осаде двое суток верхом, отказались от попытки прорваться без дорог, решившись «за Государево крестное целование и за свою породу все помереть и с людьми своими, которые были с нами со вьюки». Урусов тоже «сказал: хотя-де всем помереть, а Государева знамени не отдадим, - и стали все готовиться к смерти». Поляки же, получив твердый ответ: «Не токмо… Государево знамя и казна отдать - и досталные ваши полские городы и наряды хотим мы сами имать за милостию Божиею и за… Государевым счастьем», - испытывали нерешительность, затянув бесплодные переговоры на два дня.

Наконец, 17 ноября обозначилась неизбежность схватки, и Урусов «велел до бою твое Государево Большое знамя вынесть и роспустить. И учали у Всесильнаго в Троицы Славимаго Бога и у Пречистей Его Богоматери Пресвятей Богородицы и у всех небесных сил помощи просить и молебствовать и воду велели святить и твоих Государевых ратных людей кропить». Особую молитву обратили к Архангелу Михаилу, «зане же написан был в чудесех на Государеве знамени». После этого «выехали государевы люди на поле, вси до единого человека, а на то положили, что друг за друга умереть».

Именно в момент установки («вынесть и роспустить») Государева знамени, по словам знатных польских пленных, и случилось видение: «И как то знамя роспустили, и видел де полной гетман Адам Жимант Служка над твоими Государевыми ратными людьми, над Большим твоим Государевым знаменем Архангела Михаила, а в руце де держит меч наголо. А в то де время гетман Служка ездил по своим полским полкам, и то видение видев, сказывал польским людям, и сам от того де видения устрашился. И полские де люди от него про видение слышав, и на них де нашол страх».



Это свидетельство официального документа, присланного с места победы («сеунча»); по словам же летописной повести, «как роспустили Государево знамя, и литовские люди видевше таковое чудо: приехал-де юноша млад и стал руские полки уряжать, и им-де показалися руские люди таковы храбры, как силнии богатыри, и урядив-де юноша полки, и сам-де преже всех напустил на них».

Как бы то ни было, бой двух конных отрядов продолжался недолго. Полк боярина «скочил» из обоза на литовскую пехоту и пушки, а Барятинский обрушил свой полк на гусарскую хоругвь Сапеги. В результате этой атаки «гусар и венгерскую пехоту и с началными людми и с пушкари всех посекли» и захватили все 4 пушки. Литовское войско обратилось в бегство, а сам Сапега, сбитый с лошади, «отвалялся пеш болотом стало к ночи». Барятинский возглавил погоню «до села Высока» (6 верст от Бреста). Трофеями дня стали 28 знамен и 50 знатных пленных.

Нетрудно заметить, что исход битвы несколько нелогичен. Мало того, что сапежинцы обладали численным превосходством - еще больше проблем было у новгородцев в моральном плане. Они не доверяли и, зачастую, не подчинялись своему воеводе; многие опытные сотенные головы в походе были смещены, как неугодные. Перед схваткой они были дважды сбиты с позиций, а затем двое суток провели в седле; после поражения под Брестом им не приходилось рассчитывать на действенную помощь пехоты и артиллерии. Только решимость, в сокрушении сердечном перед Богом, умереть за свою и Государеву честь дала им несомненное превосходство над литовцами, лишенными в тот момент и короля, и родины. Одного этого оказалось достаточно для победы Православного воинства!

Несмотря на успех, новгородцы и Урусов не стали и думать о возобновлении похода на Брест и двинулись обратно, приводя ко кресту шляхту окрестных поветов. Поход Новгородского полка завершился в декабре 1655 г. его роспуском до весны, причем последние недели были ознаменованы новыми, просто позорными эпизодами своеволия дворян и самодурства воевод.

Описанные события были близко к сердцу восприняты Царем Алексеем Михайловичем. Погибшие «под Брестью и в Верховичах» дворяне и дети боярские были занесены в «Синодик по убиенных в брани». Служилых людей «по отечеству» пожаловали придачами к поместным и денежным окладам, по словам самого Царя, «сверх всех людей» - т.е. ратников иных полков. Были строго расследованы все «обиды и налоги» со стороны Урусова и Барятинского против дворян Новгородского полка, перечисленные в их общей челобитной, причем вина Урусова была признана: он новгородцев «бил и увечил и налогу чинил всякую, чего в нашем государстве не повелось». Судей столь возмутила уверенность его в своей полной безнаказанности, что его даже приговорили «смертью казнить» - и только «для приходу Архангела Михаила и по упрошению» Царевича Алексея Алексеевича приговор был отменен. Урусов был в составе Государева полка в походе следующего года против шведов, скончавшись при осаде Риги…

По окончании Русско-шведской войны 1656-58 гг. Царь отправил главе Новгородского разряда боярину князю Г.С.Куракину «свое Государево знамя Архангела Михаила, шито золотом и серебром по червчатой камке, в начале Господь Саваоф» (17 марта 1659 г). Затем командование над разрядным полком принял боярин князь И.А.Хованский, и указанное знамя, возможно, было передано ему…

В ночь на 3 января 1660 г. новгородские полки Хованского ворвались в Брестский замок, «выжгли и высекли» его. Узнав о падении последнего королевского города Литвы, Царь приказал, в первую очередь, построить в нем православный храм. Сначала предполагалось освятить главный престол во имя праздника Богоявления Господня (накануне которого была одержана победа), а приделы - в честь Архангела Михаила и Священномученика Афанасия, епископа Брестского. Однако затем Царь повелел посвятить главный престол Архистратигу, а единственный придел - Афанасию.

Чудесное событие - «приход Архангела Михаила» - вошло в историю Новгородского полка и всего русского войска. На протяжении нескольких лет сам Государь напоминает о нем ратным людям (жалованием, присылкой знамени и освящением престола во взятом Бресте) - притом, что остальные эпизоды осеннего похода 1655 г. не заслужили ничего, кроме скорейшего забвения…