Все поступки Варфоломея, в течение всей его жизни", - говорит святитель Платон, - "показывали, что он был муж высокаго разума и разсуждения духовнаго". Разсуждение дар безценный, и святые Отцы почитают его выше всех добродетелей. По словам преподобнаго Иоанна Лествичника, "разсуждение в том состоит и познается, чтобы точно и верно постигать Божественную волю, во всякое время, во всяком месте и во всякой вещи. Оно находится в одних только чистых сердцем, телом и устами". "Оно рождается от послушания и смирения", после великаго подвига в совершенном отсечении своей воли и разума. Тем более достойно удивления, что Варфоломей сподобился сего дара от юности: так чисто было сердце его, так была смиренна и проста его прекрасная душа!

"Разсуждение в новоначальных есть истинное познание своего устроения душевнаго", говорит Лествичник. В испытании самого себя обнаружилось это духовное дарование и в юном Варфоломее. Как ни горячо желал он облечься в ангельский образ, однако не спешил исполнением своего сердечнаго желания. Он почитал неосновательным делом связать себя обетами монашества, прежде нежели приучить себя к строгому исполнению всех уставов монашеской жизни, ко всем трудам и подвигам не телеснаго только, но и внутренняго, духовнаго делания. Только тогда, когда он достаточно испытал себя во всем этом, - он стал усердно просить Господа, чтобы удостоил его столь давно желаннаго ангельскаго образа.

В одной из обителей близ Радонежа, быть может в том же Хотькове монастыре, жил смиренный старец игумен, по имени Митрофан. Неизвестно, когда Варфоломей с ним духовно сблизился; может быть это произошло еще раньше удаления его в пустыню; можетъ быть даже, что Митрофан изредка посещал Варфоломея в его пустынном уединении и служил для него Божественную литургию в его церквице, - блаженный описатель жития его ничего не говорит об этом. Он говорит только, что подвижник попросил Митрофана притти к нему в пустыню и несказанно обрадован был его посещением. Он встретил игумена как дорогаго гостя, Самим Богом посланнаго, и усердно просил его пожить с ним сколько нибудь в его кельи. Добрый старец охотно согласился на это, а Варфоломей, взирая с благоговением на добродетельную жизнь его, прилепился к нему всей душой, как к родному отцу.

Спустя не много времени, блаженный юноша во смирении склонил главу пред старцем и стал просить его о пострижении. "Отче", - так говорил Варфоломей: "сотвори любовь ради Господа; облеки меня в чин иноческий; возлюбил я сей чин от юности моей, и с давняго времени желаю пострижения. Только воля родителей моих долго меня от этого удерживала, но теперь, слава Богу, я от всего свободен, и как олень, жаждущий источников водных, всею душею жажду иноческаго пустыннаго жития".

Не стал противоречить старец - игумен его благочестивому желанию; он пошел немедленно в свой монастырь, взял там нескольких из братии и все, что нужно было для пострижения, и возвратился к отшельнику, 7-го октября 1342 года, в убогой церквице пустынника совершилось пострижение двадцати-трехлетняго юноши. В сей день святая Церковь празднует память святых мучеников Сергия и Вакха: по обычаю того времени Варфоломею и было дано имя Сергий.

Окончив обряд пострижения, Митрофан совершил Божественную литургию и приобщил новаго инока Святых Христовых Таин. И исполнился благодати Святаго Духа новопостриженный, и повеяло в церкви неизреченным благоуханием, и распространилось это дивное благоухание даже за стенами храма пустыннаго... Так разсказывали о сем впоследствии сами свидетели, этого чуда, прославляя Бога, прославляющаго угодников Своих.

"И был Сергий первый постриженник своей уединенной обители, первый начинанием и последний мудрованием, первый по счету, и последний по тем смиренным трудам, которые сам на себя возлагал; можно даже сказать, что он был и первый и в то же время последний, потому что, хотя и многие после него в той же самой церкви принимали пострижение, но ни один не достиг меры его духовнаго возраста. Многие так же начинали подвиг, но далеко не все так и оканчивали; много было у Сергия учеников, много подвизалось и после него в его обители добрых иноков, но никто не мог сравниться с ним: для всех и навсегда он остался образцом совершенства иноческаго! - С пострижением он не только отлагал власы главы своей, но с отнятием власов отсекал навсегда и всякое свое хотение; совлекаясь мирских одежд, он в то же время совлекался и ветхаго человека, чтобы облечься в новаго, ходящаго в правде и преподобии истины; препоясывая чресла свои, он уготовлял себя к мужественному подвигу духовному; отрекаясь от всего, что в мире, он, как бы обновляемый юностию орлею возлетал на высоту созерцаний духовных..."

Так разсуждает о своем великом учителе его достойный ученик, преподобный Епифаний; а кто лучше и ближе его мог оценить подвиги его возлюбленнаго аввы ?

Семь дней провел новопостриженный Сергий неисходно в своей церквице; каждый день старец - игумен совершал Божественную литургию и приобщал его Святых Христовых Таин, и во все эти семь дней Сергий ничего не вкушал, кроме просфоры, даваемой ему от постригавшаго. Чтобы сохранить бодрым и неразвлеченным ум свой, Сергий уклонялся от всякаго поделия; с его уст не сходили псалмы и песни духовныя; утешая ими себя, он славословил Бога и взывал к Нему из глубины сердца благодарнаго: Господи! возлюбих благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Пс. 25, 8). Дому Твоему подобает святыня в долготу дний (Пс. 92, 5). Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил. Желает и скончавается душа моя во дворы Господни! Сердце мое и плоть моя возрадовастася о Бозе живы, ибо птица - душа моя - обрете себе храмину, и горлица гнездо себе, идеже положит птенцы своя... Блажени живущии в дому Твоем, во веки веков восхвалят Тя! (83, 2. 4. 5). Яко лучше день един во дворех Твоих паче тысящ, изволих приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениих грешничих! (ст. 11) - Так ликовала тогда душа Сергиева и горела Божественным огнем!

Мир не знает и не может знать тех благодатных утешений, какия ниспосылаются от Бога трудникам спасения. Мир видит только жестокость и тесноту пути иноческаго, и, не желая разстаться с своим широким путем, отвращается подвига монашескаго, называя его безполезным, неразумным, даже преступным самоистязанием... Не будем говорить ему о том, что ему неудобопонятно: слепому безполезно говорить о красоте цветов; но пусть бы мир внимательнее присмотрелся хотя только к плодам подвигов иноческих, и тогда бы он познал их великую силу в жизни нравственной и не стал бы называть их безполезным упражнением... "О вы", так взывал некогда Московский святитель Платон, - о вы, коих мысль помрачена и сердце разслаблено! Придите и посмотрите на угодника Божия Преподобнаго Сергия! Чтож? Разве напрасно он столько в подвиге добродетели трудов употреблял? Разве тщетны были те слезы, тот пот, которые он проливал и ими напоевал насажденное в душе своей Божественное семя? О - нет! Вот сколько веков прошло, а имя его все также любезно в устах наших, память его благословенна и следы жизни его святой достопочтенны"... Почему? Потому, что при содействии благодати Божией его подвиги преобразили всю нравственную природу его, и возвратили ему первобытную чистоту и невинность, вечное блаженство и высокое Богоподобное достоинство, - все то, что потеряно был первым Адамом и куплено для всех нас безценною кровию втораго Адама, Господа Иисуса!

Семь дней протекли как один день; настало время Сергию разстаться с старцем - игуменом.

- "Вот, отче", с тихою грустью сказал тогда юный инок своему отцу Евангельскому: "ты уже уходишь и оставляешь меня одиноким в этой безлюдной пустыне... Давно я желал уединиться и всегда просил о том Господа, вспоминая слова Пророка: се удалихся бегая, и водворихся в пустыни... И благословен Бог, не оставивши без исполнения молитвы моей; благодарю Его благость, что не лишил меня этой милости: жить в пустыне и безмолвствовать... Ты уходишь отсюда, отче: благослови же меня смиреннаго и помолись о моем уединении... Вразуми меня: как мне жить теперь в одиночестве, как Господу Богу молиться, как избегать вреда душевнаго, как противиться врагу и помыслам гордыни, от него всеваемым?.. Ведь я еще новоначальный инок, я должен во всем просить совета у тебя!"

Подивился старецъ смиренномудрию своего новопостриженника: "меня ли грешнаго вопрошаешь о том, что сам не хуже меня знаешь, о честная глава!" сказал Митрофан. "Ты уже приучил себя ко всякому подвигу; мне остается только пожелать, чтобы Господь Сам вразумил тебя и привел в совершенную меру возраста духовнаго".

Старец побеседовал с ним еще немного о разных случаях в жизни духовной и собрался в путь. Сергий припал к стопам его и еще раз, на прощаньи, просил благословить его и помолиться за него: "молись, молись, отче", говорил он, "чтобы Господь послал мне силы противустать брани плотской и искушениям бесовским, чтобы сохранил Он меня и от лютых зверей среди моих пустынных трудов"...

- "Благословен Бог," - сказал ему старец, и крепкая вера слышалась в его речах, - "Он не попускает нам искушений выше сил наших; Апостол говорит за всех нас: вся могу о укрепляющем мя Господе Иисусе. Отходя отсюда, я предаю тебя в руки Божии; Бог будет тебе прибежище и сила. Он поможет тебе устоять против козней вражеских. Господь любит тех, кто благоугождает Ему, Он сохранит и твое вхождение от ныне и до века".

В заключение своей беседы Митрофан сказал Сергию, что на месте его пустынножительства распространить Господь обитель великую и именитую, из которой пронесется слава имени Божия далеко во все стороны. Потом он сотворил краткую молитву, благословил своего постриженника и удалился.

И остался Сергий один, в своей излюбленной пустыне, остался без предшественника и сподвижника, без наставника и без помощника, с единым Богом вездесущим и никогда не оставляющим тех, которые для Него все оставили... Чиста и светла была его добрая душа, проста и открыта благодати Божией, и Бог, тайными внушениями Своей благодати, Сам руководил молодаго подвижника в его борьбе с искушениями, которыя, по плану Божественнаго домостроительства нашего спасения, неизбежны и для самых чистых душ... И по истине Сергий явился мужем Богомудрым, как именует его святая Церковь: проходя путем древних св. Отцев пустынников - первоначальников жития монашескаго, он, подобно им, был умудряем не столько от людей, сколько от Бога Самого, и, обогатившись сим небесным сокровищем мудрости Божественной, умудрял потом и других во спасение.