Не может град укрытися верху горы стоя (Мф 5, 14). Нельзя скрыть цветка благоухающаго и в дикой траве: его найдут по запаху, по благоуханию: так же мог укрыться и Сергий в дремучем лесу, в любезном своем одиночестве. Далеко разносилось благоухание его жизни святой, и услышали, сердцем ощутили это благоухание люди, имевшие, по выражению святителя Филарета, очищенное чувство духовное, или, по крайней мере, ищущие очищения. А скорбныя обстоятельства того времени, о которых мы уже говорили в III главе, еще более располагали таких людей бежать из мира в дебри пустынныя: благо там нашелся благодатный муж, способный утолить жажду души, зажечь и поддержать в ней тот огонек, при свете и теплоте котораго легко несется всякое бремя жизни и становится легким благое иго Христово.

Не больше двух-трех лет прошло со времени его поселения в глухих лесах Радонежских, как в Радонеже и соседних селениях заговорили о молодом пустыннике. "Одни", пишет Пахомий Логофет, - "говорили о его строгом воздержании, трудолюбии и других подвигах; другие удивлялись его простоте и незлобию; иные разсказывали о его власти над духами злыми; а некоторые благоговели пред его дивным смирением и чистотою душевною". И вот один за другим, стали приходить к нему, сначала ради душеполезной беседы и совета духовнаго - в чем любвеобильный пустынник им не отказывал, - а потом нашлись желающие и жить близ него. Иногда приходили по два, по три человека, и припадая к стопам его, умоляли, чтобы позволил им поселиться тут.

Жаль было пустыннолюбному Сергию разставаться с своим уединением; притом он опасался, чтобы суровая пустыня не разочаровала его сподвижников, чтобы не пришлось им уйти отсюда с роптанием, подобно тем малодушным ученикамъ Христовым, которые говорили: жестоко слово сие, кто может его послушать? (Иоан. 6, 60). И он сначала не соглашался принимать их, представляя им все трудности пустыннаго жития.

- "Можете ли терпеть скудость этого места?" говорил Сергий. "Вас ждет здесь и голод, и жажда, и всякие недостатки".

- "Все готовы мы понести, честный отче", отвечали пришельцы: "все понесем, при помощи Божией, за твои святыя молитвы; только об одном просим: не удаляй нас от себя, не гони прочь от этого святаго и достолюбезнаго места".

Тронулось доброе сердце подвижника: он видел их благое произволение и крепкую веру в помощь Божию, и, памятуя слово Спасителя: грядущаго ко Мне не изжену вон (Иоан. 6, 37), решился принять их. Но опытом изведавший всю трудность одиночества, он предупреждал их о пустынных скорбях, и укреплял заранее к подвигу терпения: "желал я, братие мои", так говорил он, "один скончать в пустыне свою одинокую жизнь; но Господь сказал: идеже два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посредь их (Мате. 18, 20), и Давид поет в Псалмах: се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132, 1); посему и я грешный не хочу итти против воли Господа, Которому угодно устроить здесь обитель. С радостию я принимаю вас: стройте каждый себе келлию; но да будет вам известно, что, если вы пришли сюда действительно работать Господу, и если хотите здесь со мною жить, то должны быть готовы терпеть всякую нужду и печаль, ибо сказано в Писании: аще приступаеши работати Господеви, уготови душу твою во искушение (Сир. 2, 1): с нуждею царстве Божие восприемлется!.. Да не устрашит вас помысл, что места сии - пустынны и скудны потребным для жизни: сами знаете, что многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие (Деян. 14, 22). Узок и прискорбен путь, вводящий в жизнь вечную, и много званных, а мало избранных и спасающихся! Но не бойся, малое стадо Христово, которому Господь обетовал царство Отца Своего: Господь не попустит нам искушений выше сил наших. Ныне печалью Господь посетит нас, а завтра печаль нашу в радость претворит и никто этой радости не отнимет от нас! Дерзайте же, дерзайте, людие Божии, ибо Тот, Кто призвал вас на место сие, Он Сам победит и врагов наших, как Бог всесильный!"

И много других слов утешения слышали пришельцы от любвеобильнаго подвижника, и - можно ли было не привязаться к нему всею душой? Можно ли было еще колебаться в сомнениях и страшиться подвигов пустыннаго жития? С таким наставником можно все понести, все вытерпеть: тоска ли сдавит сердце твое, или уныние овладеет душой; враг ли навеет помыслы греховные, или страсти поднимут в сердце свои змеиныя головы, - не медли, иди скорее к любящему и горячо любимому наставнику, с детской простотой открой пред ним все сердце свое, поведай, что томит тебя, пожалуйся ему на себя самого, как дитя жалуется нежной матери на своего обидчика, и верь: он скажет тебе в утешение иногда только два - три слова, но за то какия это чудныя, теплыя благодатныя слова! Они прольют мир в душу твою, согреют ее такою любовию, какою только мать согревает грудное дитя, и - все пройдет, как рукою снимет, и станет на душе так тихо, ясно и тепло...

И стали пришельцы строить себе хижины около уединенной келлии Сергиевой, и с детскою любовию начали учиться у него пустынным подвигам. Не более двенадцати братий собралось в начале около Сергия; и это число долгое время оставалось неизменным: когда убывал один, приходил другой на его место, так что это некоторым подавало мысль: не по числу ли двунадесяти Апостолов, или стольких же колен Израилевых, само собою уравнивается число учеников Сергиевых?.. Прежде всех пришел к Преподобному некто Василий, быть может за свое строгое воздержание прозванный Сухим; прищел он с верховьев реки Дубны, уже в преклонных летах, и не долго пожив с Преподобным, отошел ко Господу. Другой ученик и сподвижник Сергия был простолюдин, земледелец Иаков, который между братей назывался уменьшенным именем - Якута; он служил братии в роде разсыльнаго; впрочем, замечает преподобный Епифаний, его посылали в мир только по крайней нужде, и потому не часто. Сохранились еще имена двух учеников, пришедших к Преподобному в числе самых первых - это Онисим диакон и Елисей, отец с сыном, - земляки Сергиевы, из коих Онисим упоминается раньше в числе переселившихся с родителями Преподобнаго из Ростова в Радонеж. К числу первых же учениковъ Сергиевых должно отнести преподобных: Сильвестра Обнорскаго, Мефодия Пешношскаго, Андроника и др.

Когда построено было 12 келлий, Преподобный обнес их высоким деревянным тыном для безопасности от зверей, и приставил вратарем Онисима, котораго келлия была у самаго входа в обитель. Густой лес окружал обител со всех сторон; вековыя деревья стояли над самыми келлиями, широко осеняя их и шумя своими вершинами; даже около церкви везде видны были пни и колоды, между которыми и засевались различные огородные овощи для убогой трапезы отшельников. Вот какой смиренный вид имела Лавра Сергиева в первые годы своего существования!

Тихо и безмятежно протекала жизнь пустынников в новоустроенной обители. Не было в ней ни начальника, ни даже пресвитера; однако же строго соблюдался весь порядок повседневнаго Богослужения, исключая, конечно, литургии. День отшельников начинался с глубокой полуночи: во исполнение слов Псалмопевца - седмерицею днем восхвалять Господа (Пс. 118, 164), пустынные подвижники каждый день собирались в церковь на полунощницу, утреню, третий, шестой и девятый час, на вечерню и повечерие, совершая между сими службами еще частыя молебныя пения. В рукописях, сохранившихся от того времени в библиотеке Лаврской, находим каноны: за творящих милостыню, за болящих, за умерших. Непрестанная молитва, по заповеди Апостола (1 Сол. 5, 17), была их постоянным правилом и в церкви и в келлии. А для совершения Божественной литургии в праздничные дни обыкновенно приглашали священника из ближайшаго села, или игумена, быть может, того же старца Митрофана, который постригал самого Преподобнаго. Священнослужителя всегда встречали с радостию и с подобающею честию.

Год спустя после того, как собрались к Преподобному братия, пришел к ним на жительство и упомянутый игумен Митрофан. Сергий очень рад был ему, по нужде в иерее Божием; притом он надеялся, что старец сей не откажется принять на себя начальство над собравшимися пустынножителями; но не долго порадовался Сергий: пожив немного под кровом своего постриженника, Митрофан тяжко занемог и отошол ко Господу. И снова обитель осталась без совершителя Таин Божиих, потому что сам Преподобный, по своему глубокому смиренномудрию, не хотел принять на себя ни игуменства, ни сана священнаго. Подражая кроткому и смиренному сердцем Господу, он управлял только посредством своего примера, и точно: по слову Христову, был первый тем, что был всем слуга (Марк. 9, 35). Три или четыре келлии для братии он построил своими руками, сам рубил и колол дрова, носил их к келлиям, молол в ручных жерновах, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду и обувь, носил, на гору воду в двух водоносах, и поставлял у келлии каждаго брата. Когда кто - нибудь из братии отходил ко Господу, угодник Божий своими руками омывал и приготовлял к погребению усопшаго. Одним словом - он служил братии, по выражению блаженнаго Епифания, как купленный раб, всячески стараясь облегчить их трудную жизнь пустынную, хотя и приводил братию в немалое смущение таким глубоким смирением и трудолюбием.

Служа другим в течении дня, Сергий не имел и одного часа свободнаго от труда и молитвы; питался он только хлебом и водою, и то малою мерою, а ночь почти всю проводил в келейной молитве, и где бы он ни был, что бы ни делал, всегда имел в уме и на устах слово Псалмопевца: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15, 8). И все сии многотрудные подвиги не только не ослабили его сил телесных, но и укрепляли их: преподобный Епифаний говорит, что в молодые годы свои угодник Божий был столь крепок телом, что "имел силу против двух человек: " это было следствием его трудолюбия и строгаго воздержания, замечает при, этом святитель Платон. Когда же Сергий ощущал брань вражию и стрелы разжженныя, пускаемыя рукою стреляющаго во мраке в правых сердцем (Пс. 10, 2), он еще более усиливал свой пост и молитвенные подвиги. Так порабощал духу тело свое смиренный подвижник, прилагая труды к трудам; так подвизался этот земной Ангел, желавший паче всего сделаться гражданином горняго Иерусалима! А братия любовию и благоговением взирали на своего возлюбленнаго авву, и всеми силами старались подражать ему. И трудно было пришедшему в первый раз посетителю различить, кто был старший из них, и кто младший, кто начальник места сего, и кто подчиненный, потому что, взирая на смиреннаго и кроткаго Сергия, каждый старался смирять себя пред смиреннейшим. Все считали друг друга братиями, и никто из них не хотел быть старшим. Какой поучительный урок гордым сынам нашего суетнаго века, желающим весь мир переделать по своим безумным мечтам! Не путем безначалия, насилий и полной разнузданности страстей человеческих достигаются истинно - братския отношешя между людьми, а путем глубочайшаго смирения, путем полнаго самоотречения в духе Евангельской любви, когда люди забывают о своих правах, и во имя любви думают только о своих обязанностях, да горько оплакивают немощи падшей природы своей...

Свободные от молитвы часы отшельники проводили в постоянных трудах. Молитва и труд, по учению св. Отцев, неразлучны в жизни инока, и ученики Сергиевы трудились над возделыванием своих небольших огородов для своей скудной трапезы пустынной, заботились каждый о своей убогой келлии, сами готовили себе пищу, шили себе одежды, переписывали книги и можно думать - занимались даже иконописанием.

Разлучившись с Сергием брат его Стефан, конечно, не прерывал с ним духовнаго общения, и живя в Москве, быть может, по временам навещал его в пустыне Радонежской. Может быть, иногда приводил он сюда и малютку сына, Иоанна, который в детстве жил в доме своего дяди Петра, в Радонеже. Наслышавшись о богоугодной жизни своего святаго дяди, 12-ти летний Иоанн возгорелся желанием жить под его духовным водительством, и однажды пришел к нему вместе с отцем. Держа отрока за руку, Стефан сам ввел его в пустынную церковь, и передавая его брату, к удивлению всей братии заявил свое желание немедленно облечь его в Ангельсюй образ... Не стал противоречить Сергий этому желанию старшаго брата, который, подобно древнему Аврааму, отдавал Богу своего сына. И вот отрок Иоанн принимает пострижение, быть может, от своего отца, и нарекается Феодором... Чистый душею и сердцем, отрок беззаветно отдал себя преподобному дяде, и скоро навык всем добродетелямъ иноческим. В обители Сергиевой будущий Архиепископ Ростовский прожил около 22 лет; в это, конечно, время он научился здесь иконописанию, и был одним из первых иноков иконописцев Сергиевой Лавры.


Продолжение книги