«Боже Отец Господа нашего Иисуса Христа, сотворивший небо и землю, и вся видимая и невидимая, создавший человека из небытия, не желающий смерти грешников, но жизни! Молимся тебе, и грешные, и недостойные рабы твои: услышь нас в этот час и яви славу свою. Как в пустыне чудодействовала крепкая Твоя десница через Моисея, который из камня по твоему повелению воду источил, так и здесь яви силу твою. Ведь Ты неба и земли Творец; даруй нам воду на месте сем! И пусть знают все, что Ты слушаешь боящихся Тебя и имени Твоему славу воздающих, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков».

Именно так, по рассказу Епифания Премудрого, молился Сергий Радонежский, когда изводил источник в ответ на негодование братии монастыря. Родник еще при Сергии прославился исцелениями, было их много и при Епифании.

Ниже я привожу рассказ об исцелении, записанный писателем Сергеем Нилусом 25 сентября 1901 года. Этот случай убеждает, что и за сотни лет вода в святом источнике не теряет благодатной силы и дает исцеление.

Исцеление поляка-католика

Это произошло с высокопоставленным губернским чиновником, поляком по происхождению и католиком по вероисповеданию. Когда издавалась книга Нилуса, чиновник был жив и у писателя не было разрешения раскрывать его имя. У собеседника Нилуса когда-то было серьезнейшее заболевание глаз — трахома, лечение в течение нескольких месяцев оказалось безуспешным, и врачи прочили ему полную слепоту. И вот, направляясь летом 1862 года по делам службы из Москвы в Кострому, он оказался в Троице-Сергиевой лавре. Далее привожу рассказ поляка.

«Ударили к вечерне. Жена промыла мне глаза, я надел свои очки, и мы отправились в тот храм, где покоятся мощи Преподобного Сергия.

Во все продолжение вечерни я стоял истукан истуканом: ни веры, ни теплого чувства. Слова молитвы не шли на ум. Сердце как лед было холодно. Вдруг я заметил в той стороне, где почивают мощи, большую железную дверь и в ней неправильной формы довольно значительное отверстие, точно выломанное чем-то тяжелым или пробитое. Отверстие это приковало к себе все мое внимание: я уже не видел и не слышал ничего, вокруг меня происходящего, и весь был поглощен соображением, что бы это такое было и кто бы мог и для какой цели испортить такую массивную дверь.

Когда кончилась вечерня, я не утерпел и подошел к двери с целью рассмотреть отверстие. Подхожу и вижу под отверстием подпись, выбитую в железной створке двери:
„Сие отверстие сделано было польским ядром при осаде Троице-Сергиевой Лавры поляками в таком-то году".

Меня точно обухом по голове ударило. Вы себе представить не можете, какая буря впечатлений и воспоминаний поднялась в моей душе по прочтении этой немногоречивой надписи. Как озаренный каким-то внезапным светом, я вдруг, в одно мгновение, вспомнил, что я поляк, что я католик, что в жалованной грамоте на дворянство, выданной польскими королями родоначальнику моей дворянской фамилии, значится, что этот мой предок участвовал в войнах Польши с Россией, что за особые услуги, оказанные им в тысяча шестисотых годах польскому оружию, он возведен в потомственное дворянское достоинство и пожалован „староством" — населенным поместьем... Вспомнил я, что я, как католик, — враг Православию и, следовательно, враг православному святому, что, во всяком случае, я — потомок его врага, пролившего когда-то русскую кровь, и, может быть, одною из тех услуг, которые оказал мой предок польскому оружию, и было метко им наведенное орудие, святотатственно пробившее брешь в двери у самого изголовья Преподобного...

Под наплывом этих впечатлений я и был как бы вне себя.

Молебен уже начался. Я подошел к раке Преподобного весь дрожащий, испуганный и вместе с какой-то особой силой, с особенным подъемом духа дерзновенный и стал молиться с пламенными слезами:

— Угодник Божий, — говорил я почти в исступлении. — Ведь ты святой! Ведь потому, что ты святой, у тебя не может быть вражды. Ты, отдавший душу свою за Христа, молившегося на кресте за Своих врагов, ты так же прощаешь тем, кто наносит или наносил тебе поругание, кто бесчестил твою святыню, кто проливал кровь твоих братьев... Вот я перед твоими святыми мощами, враг твой, враг твоей Церкви, потомок злейшего твоего врага, стоя перед тобою, молюсь тебе, молю тебя об исцелении моего неисцелимого недуга: ты, святой Божий, должен меня исцелить, должен меня услышать, должен простить! Иначе ты не святой, если не забудешь обиды врагов, иначе ты — не Христов, Он учил благодетельствовать ненавидящим и молиться за проклинающих!

Кончился молебен; я приложился к мощам Преподобного, покровом коснулся своих больных глаз и вместе с женой и другими богомольцами вышел из храма.

— А ты плакал, когда молился, — сказала мне жена.
— Да, — ответил я, — хорошо молился?

У святого колодца жена меня напоила святой водой и ею же обмыла мне глаза, успевшие загноиться. Чуда исцеления, которого я так жаждал во время молебна, не последовало, и я, до известной степени разочарованный, опять впал в полнейшее религиозное равнодушие. С женой мы в этот вечер съездили в окрестности лавры — в Вифанию, еще где-то были; домой вернулись в лаврскую гостиницу уже довольно поздно. Глаза мои болели едва ли не хуже, чем до приезда в лавру, но я не роптал, а смирился и перестал ждать чудесного.
Перед сном, уже почти засыпая, я говорю жене:

— Не забудь встать пораньше и промыть мне глаза. Ты ведь знаешь, эта процедура берет времени немало. Пока-то ты еще воду подогреть успеешь...
С этими словами я заснул. Рано утром я сам проснулся от движенья в соседней комнате — это жена грела мне воду и суетилась, торопясь одеваться к обедне. Я лежал с закрытыми глазами, зная по опыту, что открыть их может только продолжительное промывание.
— Ну скоро ты там, Машенька?
— Сейчас, мой друг, сейчас иду! — с этими словами жена подошла ко мне, смочила губку в теплой воде, хотела начать привычное обмывание и взялась уже было за веко, чтобы его приподнять... Глаза мои сами собой раскрылись, совершенно здоровые и чистые, как будто никогда не было со мной страшной болезни... Вы можете представить, что тогда с нами было!.. С тех пор мои глаза ни разу в продолжение всей моей жизни не болели, а я уже за седьмой десяток переваливаю. Из лавры я тогда уехал, никому не сказав о совершившемся тогда надо мною чуде. Долго меня это мучило, и я решил побывать еще раз у Преподобного Сергия и объявить о чуде лаврскому начальству. Года два или три спустя я был в обители, нарочно за этим заходил к архимандригу и просил засвидетельствовать чудо, со мной совершившееся.

— Чудо, с вами бывшее, — песчинка в море чудес, изливаемых благодатью Божьею от мощей Чудотворца: всего не опишешь и всего не засвидетельствуешь. Для благодарной души вашей довольно и того желания, которое вы мне выразили, — так сказал мне архимандрит. И я на этом успокоился. Но теплое воспоминание о совершившемся осталось на всю жизнь неизгладимым в моей душе, и не оно ли и спасало меня от бездны неверия, которая затягивает в себя окружающее человечество?.. Да, должно быть, оно!»




За свою жизнь преподобный Сергий, святой-плотник и святой-кладезник, устроил несколько колодцев и источников. Был колодец в Киржаче (Сергий срубил его, когда ставил Благовещенский монастырь), в Старо-Голутвинском монастыре и в городке Петровске — на полпути из Переславля-Залесского в Ростов Великий, где не раз приходилось бывать преподобному Сергию.

Увы, века не сохранили многие Сергеевы родники и колодцы. А некоторые, как колодец в Киржаче, были уничтожены нашими современниками. Исчезли следы источника в Старо-Голутвинском монастыре, и уже мало кто помнит о его существовании. И все же некоторые источники сохранились, хотя и не в первозданном виде. Например, знаменитый источник, который Епифаний описывает как полноводную реку, обратился в колодец. Дело в том, что за века водные жилы, питавшие их, постепенно иссякали, и людям приходилось все глубже раскапывать их — источники стали кладезями. Всего мне известно три Сергеевых источника (колодца), хотя уверен, что их должно быть больше.

Пятницкий колодец

По преданию, это тот самый источник, который извел некогда преподобный Сергий. Он находится за пределами монастырских стен, по другую сторону шоссе. Над источником построена Пятницкая часовня. Дорога из Москвы раньше огибала обе церкви с запада и севера, и насыпь шоссе раньше не отделяла часовню от Пятницкой и Введенской церквей. По своим размерам и ярусному силуэту часовня имеет много общего с Надкладезной часовней в лавре.




Этот колодец находится к юго-западу от Успенского собора в особенной каменной часовне. Он был ископан самим преподобным Сергием и обретен в 1644 году. Вначале источник был обстроен срубом в виде кельи. Часовню над ним поставили в конце XVII века. Часовня эта сама по себе замечательна и при своих небольших размерах поражает изысканностью форм и изяществом пропорций.

Сергиев кладезь в селе Стромынь

Колодец находится на берегу реки Дубенки, за старинным селом Стромынь. Здесь раньше существовал монастырь, упраздненный еще в давние времена. А основал его когда-то сам преподобный Сергий. «Того же лета (1379) игумен Сергий, Преподобный отец, постави церковь в имя святыя Богородице, честнаго Ея Успения, и укрепи ю иконами и книгами и монастырь устрой, и кельи возгради на реце на Дубенке на Стромыне» (Рогожская летопись). Писатель Ю. Лощиц был очень удивлен и обрадован, когда обнаружил, что местные жители берегли этот колодец в советское время и не забыли, что он святой и чудотворный. Конечно, ничего удивительного тут нет, потому что невозможно представить, что когда-нибудь русские люди смогут забыть преподобного Сергия, чудотворца и плотника, который много веков поит Русь своей чистой водой и кротко напоминает со страниц жития: «Не я дал воду эту, но Господь даровал нам, недостойным».